Внук Персея. Сын хромого Алкея
Шрифт:
— Не хорони меня раньше времени!
— Напротив, — обернувшись, Креонт подмигнул собеседнику. — Я желаю тебе долгой жизни и благоденствия. Если бы это зависило от меня, ты бы жил вечно.
— Ты доверяешь мне войско только на время похода?
С видимой досадой Креонт потер переносицу. «Зачем ты делаешь из меня дурака?» — читалось на лице басилея. В своем удивлении он был не одинок. Амфитрион тоже чувствовал себя дурак дураком. Намеки Креонта оставались для него тайной за семью печатями.
— Сын Алкея Могучего. Внук Персея Горгоноубийцы. Внук Пелопса Проклятого, — Креонт произносил слова нараспев, как гимн. — Победитель Тевмесской лисицы. Гроза телебоев. Сокрушитель Птерелая
— Я не собираюсь…
— Расскажи это рыбам в море. Они поверят. Микены с радостью примут героя! Твой дядя Сфенел? Если я хоть что-то понимаю в политике, он сам уступит тебе власть, удовольствовавшись Тиринфом. Ванакт Амфитрион! Народ будет ликовать. Полагаю, десяти лет тебе хватит, чтобы возликовал весь Пелопоннес. Возможно, понадобятся две-три небольших победоносных войны. Но ты справишься!
— Ты басилей, — вздохнул Амфитрион. — Ты думаешь в точности, как они.
— Кто?
— Басилеи Пелопоннеса.
— Поход на телебоев? — спросил басилей Тегеи.
— Надо подумать, — сказал басилей Мантинеи.
— Надо подумать, — сказал басилей Птолиса.
— Надо подумать…
— Мне нужен ответ, — сказал Амфитрион. — Я должен знать, на кого могу рассчитывать.
— Нет, — сказал басилей Спарты.
— Нет, — сказал басилей Орхомена.
— Нет, — сказал басилей Коринфа.
— Нет…
— Что — «нет»? — спросил Амфитрион. — Вы отказываетесь присоединиться к походу? Или отказываетесь дать немедленный ответ? Что вам нужно, чтобы принять решение сейчас?
— Дай клятву, что никогда не сядешь на тронос Микен, — сказал басилей Фенея. — Я не хочу, чтобы однажды Амфитрион, ванакт микенский, встал под фенейскими стенами.
— Дай клятву, что не сядешь на тронос Тиринфа, — сказал басилей Кафии. — От Тиринфа до Микен — один шаг. Я не хочу, чтобы ты пришел в Кафию с бронзой в руке и славой за плечами.
— Дай клятву, — сказал басилей Коринфа. — Иначе ты всех нас приберешь к ногтю. Ну и что, что уже клялся? Мне тоже поклянись.
— И мне…
— Клянусь, — сказал Амфитрион.
— Арголида согласна.
— Лакония согласна.
— Ахайя согласна.
— Аркадия согласна.
— Мессения согласна.
— Элида согласна.
Они боялись очистить изгнанника. Боялись, что очищенный изгнанник вернется живым кошмаром, новым Пелопсом Проклятым, объединителем Пелопсова Острова. Но если очистим не мы, и если впоследствии не вернется — отчего же не пограбить, поживиться за компанию с чистым, как родниковая вода, изгнанником? Ты только убей Птерелая, говорили они. Убей Неуязвимого. Ты — внук Персея, ты сможешь.
«Сможешь ли?» — сомневались их глаза.
— Отречься от власти ради
Креонт опустился в кресло. С нажимом провел ладонью по резному подлокотнику. Ощупал пальцами голову дракона, венчавшую дубовый поручень. Словно хотел удостовериться, что его собственный тронос никуда не делся.
— Великая жертва, друг мой.
В голосе басилея звенело неподдельное сочувствие. Хотя в душе Креонт был рад, что избавитель Фив от Тевмесской лисицы останется в городе. Фивам нужен полководец, а желать лучшего, чем Амфитрион Персеид — судьбу гневить!
Сын Алкея пожал плечами:
— Отец говорил: «Ты мыслишь как воин, а не как правитель». Из меня вышел бы скверный ванакт. И Тиринф я бы вряд ли обрадовал своим правлением. Возможно, мои дети или внуки… Насчет детей я клятвы не давал.
3
Шел корабль из Афин, под черно-желтым парусом.
Выбравшись из фалерской гавани, он проскользнул между Элевсином и островом Саламин, да так ловко, что гребцы правого борта могли любоваться элевсинским святилищем Деметры Скорбящей, а гребцы левого — храмом Артемиды Ликующей, воздвигнутым на скалистой круче Саламина. Впрочем, гребцы, чурбаны этакие, большей частью утирали пот да пялились в голые спины сидящих впереди. Затем корабль двинулся мимо бухт Эпидавра, сверкающих золотом тончайшего, веками просеянного песка, вдоль юго-восточного побережья Арголиды, и — лишь мелькнули пляжи Навплии, где голые мальчишки играли в Персея и Медузу — продолжил огибать Пелопоннес, идя у скудных, малонаселенных берегов южной Лаконии. Парус, похожий на брюшко осы, видели там, где мутный, взбаламученный Эврот впадает в Лаконский залив; трепеща веслами-крылышками, оса пролетела у края белой, похожей на козий сыр, Левкойской равнины, нырнула в другой залив, Мессенский, поглазела издали на мыс Корифасион, где над пучиной высился акрополь гордого Пилоса, метнулась на север, вплотную к болотистым отмелям Элиды, чуть помедлила у входа в Крисейский залив, который многие уже называли Коринфским — и вгрызлась в соленую мякоть, узким, извилистым путем проникая между северной макушкой Острова Пелопса и набрякшим выменем дойной коровы-суши: Акарнания, Фокида, Беотия…
Путь корабля был безопасен. Редкие пираты, кто встречался осе-путешественнице — телебои или другие любители веселой поживы — по осадке ладьи видели, что груза на борту нет, зато есть большие заботы при малой добыче. Гребцы, мускулистые здоровяки в шрамах, трудились не за страх, а за совесть, и рубцы их вряд ли были отметинами рабов, знакомых с кнутом надсмотрщика. Такие дерутся до последнего. Да и стоило морским разбойничкам подлететь к осе ближе, чем следует, как сразу неподалеку объявлялись другие корабли: лаконские, пилосские, элидские. Кидаться в бой не спешили, но ясно намекали: плывите мимо, люди добрые!
Не про вашу честь осы летают.
Тем временем корабль под черно-желтым парусом бросил якорь в гостеприимной гавани близ Фисбы, города в южных предгорьях Геликона, славных тучами диких голубей, столь чудных, если запечь их в румяных пирогах. Когда б судно и впрямь, подобно осе, могло летать по воздуху — или хотя бы ползать по земле — оно гораздо быстрее добралось бы из Афин в Фисбу, и не пришлось бы делать крюк вокруг Пелопоннеса. Но кораблей с крыльями еще не придумали, а если придумают, так боги возревнуют. Вскоре гнездо Афин покинула другая оса, третья, а за ними — сразу две, а там и следующие. Маршрут они знали назубок, и гавань у Фисбы быстро сделалась тесной для трех десятков афинских ладей, вытащенных на берег.