Внук Петра. Наследник.
Шрифт:
* ………* ………*
Пригороды Москвы, Москва
14 апреля – 22 апреля 1745 г.
– Господин обергофмаршал, – обратился я к Брюммеру на единственном в достаточной степени доступном ему немецком языке, когда село Хотилово оказалось уже далеко позади. – А что для Вас Шлезвиг?
Вопрос этот, насколько я знал, не имел никакого подтекста, для воспитателя потерянная область – боль, как и для моего почившего отца. Для меня это тоже боль, но уже фантомная, глупая, неуместная. Тогда герцогство Гольштейнское просто «кинули»
– Мы с этой дикой стране только для того, чтобы вернуть родной Шлезвиг, – горделиво ответил Брюммер, если бы не карета с ограниченным пространством, то он бы и стал по стойке «смирно».
– И тетушка не прониклась нашей болью, – с показным сожалением произнес я, начиная разыгрывать до того продуманный спектакль.
– Да, я каждый день молю Бога, но он не посылает благоразумия императрице. Как же она не понимает, что это было бесчестным – украсть у нас прекрасный Шлезвиг! – говорил Брюммер со слезами на глазах.
А я думал, что как раз таки Елизавета благоразумна, что даже не помышляет о каком-то клочке земли в раздробленной неметчине. И пусть при этих мыслях у меня и щемит сердце, но душевные терзания переживем.
Шлезвиг, который вряд ли мог приносить в российскую казну больше, чем двести тысяч талеров дохода, стал бы бездонной бочкой, в которую пришлось вложится сразу не менее миллиона рублей, а после и кормить полки и чиновников, доставляя зерно в изолированную Голштинию. Так что двести тысяч талеров прибыли в идеале могли бы случиться не менее чем через лет десять расточительства со стороны России.
– Я Вам, сударь, очень благодарен за все. И понимаю, что был далеко не лучшим воспитанником, особенно тут, в России. Но есть некоторые моменты, которые хотелось бы прояснить, – я сделал паузу, ожидая проблеска заинтересованности у собеседника. В это время Бернхольц, так же ехавший с нами, был сторонним слушателем, делавший вид, что его тут и нет, вот только было видно, как и он напрягся.
– Да, Ваше Высочество, я слушаю Вас, – сказал Брюммер. Обращаясь ко мне по титулу, он проявлял не свойственную ему ранее вежливость к моей персоне.
– Возвращать Шлезвиг нужно не сразу, его просто не отдадут, а Россия будет сильно увлечена в европейскую политику и, возможно, войной с Османской империей. Так или иначе, но нейтральную Данию никто не станет трогать, она в системе союзных отношений с Россией, пусть и не официально. Датчане просто перекроют проливы, и Балтийское море окажется озером. Да и что получит Россия от Дании? Ни-че-го, если только деньги, а территории русским не нужны, – говорил я, но не видел понимания в Брюммере, зачем эта констатация и так понятных реалий.
– Вы что-то хотите предложить? – проявил нетерпение уже и Бернхольц, получив недовольный взгляд от Брюммера.
– Да, господа! Ненавистные датчане предлагали моему отцу деньги за отказ от претензий на Шлезвиг [Действительно Петру Федоровичу предлагались деньги за Шлезвиг. А проблему самого герцогства предлагалось решить заменой Гольштии, которая
– Я… я не могу пойти на это, Карл Петер, – нерешительно сказал Брюммер, в то время, как оберегермейстер молчал и только крутил шеей то в мою сторону, то на обергофмаршала.
– Можете, наместник Гольштейнского герцогства, – выложил я главный «пряник» для Брюммера.
– Вы режете меня, Ваше Высочество, по живому, – как же быстро метались мысли в голове у этого человека, он даже не мог определиться, как именно обращаться ко мне.
– Мы не оставляем надежду и цель – забрать Шлезвиг. Спровоцировать конфликт с Данией может быть просто. Или устроить смерть короля датского и взять своих соплеменников под защиту, или устроить самим резню в Шлезвиге, обвинить датчан в этом и начать войну с привлечением русских солдат. И поверьте, господа, нам уже скоро будет сочувствовать вся пресвященная Европа, рыдая о Шлезвиге, в котором бесчинствуют датчане. Подождем пятнадцать лет и вернем, – я замолчал, больше уговоров Брюммера не будет, а будет его ликвидация. Как и где, решу, может на охоте.
Не нужен этот фанатик-истязатель воспитанника, то есть меня, он не даст простора для решений по Голштинии, если не согласится на эту уловку. Брюммер же, вряд ли, полностью осознал те изменения во мне, что имеют место быть, для него я все равно, пусть и повзрослевший, но тот же «осел и выродок», каким он ранее меня и считал. А тут стать целым наместником Голштинии, когда дядя уже объявлен королем Швеции, а я стал совершеннолетним.
– Я хочу Вам верить, в последнее время Вы стали другим и отвечаете за свои обещания. Но как Ваш дядюшка? Он не будет против? – проглотил, наконец, наживку Брюммер, теперь будем подсекать.
– Если у Вас будет мое распоряжение, никто не будет против. Напомню Вам, что я уже совершеннолетний, в гвардии же Вас уважают. Так что проблем не случится. А то, что думает шведский король разве должно влиять на принятие решений в Гольштинии? Но… – я улыбнулся. – Сударь, Вы даете мне раз в три месяца сто тысяч в рублях, тренируете дивизию отборных солдат, в год строите два линейных корабля, вспоминая славные времена гольштейнских мореходов, имеете годовые магазины на три дивизии, пороховой заряд…
– Это уже не возможно. Ваше Высочество, вы путаете возможности необъятной России и маленькой Голштинии, – перебил меня Брюммер.
– Сударь, Вы меня перебили. Вашего сюзерена и наследника Российской империи, – театрально взбеленился я. Начался уже торг, а он редко бывает без лицедейства.
– Простите, – проявил покорность Брюммер, склоняя голову. Еще бы! Замаячило очень сладкое место.
– Не забывайтесь, – сказал я и достал из небольшого сундучка лист бумаги. – Вот тут наше с Вами соглашение. Там два одинаковых текста и я попрошу Вас ознакомиться и подписать.