Внуки
Шрифт:
Мужчины выносили раненых на носилках, укладывали их на ручные тележки и увозили.
— Неужели тут еще лежали раненые? — удивился Мельников. — У них, верно, и медицинской-то помощи никакой не было.
Они вышли из машины. Несколько человек, стоявших на тротуаре, глядели на советского лейтенанта, точно ждали от него какого-нибудь сообщения или указаний. Но, видя, что лейтенант со своим спутником молчат и только оглядывают все кругом, крикнули им:
— Хотите помочь нам? Можете вы дать на время вашу машину, чтобы быстрее и удобнее
— Сюда бы роту русских — пошло бы дело веселей!
— Кем послана сюда эта рабочая бригада? — спросил Герберт.
— Да мы никакая не рабочая бригада, — ответили ему. — Это наш дом.
Советский лейтенант прислушался. Наш дом? Он подошел к рабочему, который это сказал.
— Ваш дом, говорите? Что это значит?
— Мы все здешние. Я рабочий сцены, служил в этом театре одиннадцать лет.
— А мы трое — оркестранты!
Один из оркестрантов указал на коренастого, несколько грузного человека, который нес на плече корзину и, дойдя до пустыря, усыпанного обломками, опорожнил ее.
— Вот это певец.
Герберт взглянул на лейтенанта. Лицо русского офицера сияло. Одних лет с Гербертом, он казался гораздо моложе: юное лицо, большие светло-голубые глаза и два ряда ровных, белых как снег зубов.
— Включимся? Как ты на этот счет? — тихо спросил он Герберта.
— Давай! Несколько часов в нашем распоряжении есть!
Лейтенант крикнул:
— Мы хотим вам помочь. За что раньше всего приниматься?
— Помочь — это хорошо, а вот как же с машиной? — спросил рабочий.
— С машиной?.. Ах да! Ну, конечно же, можете воспользоваться ею для перевозки раненых.
Лейтенант крикнул шоферу, чтобы тот перевез всех раненых в больницу.
Мельников и Герберт с группой рабочих вошли внутрь. К лейтенанту подошел пожилой человек невероятной худобы. Скулы у него торчали, глубоко запавшие глаза были обведены темными кругами.
— Я здешний техник, сударь. Нам нужны лампы, шнур, изоляционная лента, медная проволока, а главное — инструмент. — Он ни на шаг не отходил от лейтенанта. — И доски нам нужны. Пол на сцене поврежден. Еще нужны гвозди, шурупы, тиски, даже клея настоящего у нас нет…
«Боже мой, в какое дурацкое положение мы себя поставили, — думал Герберт. — Разве мы в состоянии им помочь и добыть все это?»
А Мельников бодро кивал и говорил:
— Будет!.. Все у вас будет!.. Да-да, все будет!
— Комендант города!.. Приехал комендант города!.. — Новость передавалась из уст в уста. Перед театром стояли советские легковые машины.
Герберт сказал Мельникову, что приехал комендант. Лейтенант на мгновенье опешил. Потом овладел собой и быстро проговорил:
— Мне нельзя попадаться ему на глаза, — и бросился к дверям.
В эту минуту из соседнего помещения выходили приехавшие советские офицеры, и Мельников прямо на них и налетел.
Он все время выносил строительный мусор из здания и был весь в пыли и песке. Генерал
Генерал подозвал его к себе.
Мельников подошел и стал перед ним во фронт.
— Товарищ лейтенант, что вы здесь делаете?
— Я помогаю этим людям расчищать здание Оперы, товарищ генерал-полковник!
Теплая улыбка пробежала по лицу генерала. Он протянул лейтенанту руку:
— Благодарю вас!
Мельников схватил протянутую ему руку. Лицо его пылало. Он часто дышал. Но по-прежнему смотрел прямо в глаза генералу.
Тот кивнул ему:
— Продолжайте!
Генерал-полковника обступили рабочие сцены, музыканты, певцы, техники. Старались протиснуться поближе и несколько молодых хористок и балерин. Герберт, державшийся несколько в стороне, слышал оживленный разговор, вопросы, просьбы, а иногда веселый смех, которым встречались находчивые остроумные ответы генерала. Голос тощего техника слышался сквозь общий гул голосов: «Медная проволока, изоляционная лента, гвозди, шурупы, стальные тиски…» Герберт слышал, как генерал сказал:
— Поверьте мне, я рад, что вижу в вас столько воодушевления. Ибо искусство нужно народу, как хлеб!
— …и ламп нет. Даже настоящего клея и того нет. Порядочного инструмента нет у нас…
— …Я предлагаю открыть театр постановкой «Фиделио».
— Почему бы не начать с «Глубокой долины»?
— А я за «Мейстерзингеров»…
— Господа, — сказал генерал-полковник. — Какой бы оперой вы ни открыли театр, откройте его как можно скорее. Я готов помочь вам всем, чем смогу. Ваш народ подарил миру много превосходных музыкальных произведений. Храните это великое культурное наследие на радость своему народу и всему человечеству…
Не успел генерал-полковник уехать, как из автомобильного парка Советской Армии прибыли для уборки мусора и всякого хлама три грузовые машины. Шоферы объявили, что у них есть указание генерал-полковника после окончания рабочего дня развозить по домам добровольных участников восстановления театра.
Это вызвало всеобщий подъем среди работников театра. В разрушенном Берлине искусство не могло бы найти себе лучшего покровителя, чем советский комендант города.
В углу обширного фойе на штабеле досок сидел тот самый невероятной худобы техник и на большом листе бумаги составлял список материалов, необходимых в первую очередь.
Герберт подтрунивал над лейтенантом Мельниковым:
— Меня нисколько не удивит, если ты и орден получишь.
— Вот еще глупости. Какой орден?
— Орден за восстановление… Может быть, даже орден за содействие оперному искусству… Но генерал-полковник человек что надо! А как его фамилия?
— Неужели не знаешь? — воскликнул Мельников вне себя от удивления и возмущения одновременно. — Как же можно не знать фамилии коменданта города? Ведь каждый мальчишка знает ее!
— Ну, скажи уж, не томи!