Внутренний дворец. Книга 1

Архангельская Мария Владимировна

– Однажды один мудрец посоветовал людям в первое полнолуние после дня осеннего равноденствия уйти из домов в горы, взять с собой ветви и листья кизила и пить кизиловое вино, – просветила меня Чжу. – Люди так и сделали, а когда вернулись, то увидели, что те, кто остался дома, и все домашние животные мертвы! Вот так они и узнали, что кизил отпугивает зло.

Императрицу снова навестил ван Лэй, и на этот раз привёл с собой и всё своё семейство – молчаливую, болезненного вида жену, двоих сыновей и трёх дочек, совсем ещё девочек. Мне тут же шёпотом сообщили, что жена у него действительно больная, и болеет почти всю жизнь: старшего сына ещё сумела родить, а вот все остальные дети от наложниц. Сыновья мне не понравились – при тётушке-императрице

были милы и почтительны, но стоило им от неё выйти, как тут же принялись отпускать грубые шуточки в адрес всех попадавшихся им на глаза девушек. И угадайте, кто стал основной мишенью их остроумия? Правильно, я. Матушка их молчала, словно глухая, а батюшка ещё и ухмыльнулся понимающе. Хорошо хоть эта компания надолго не задержалась.

– О старшем сыне вана плохо говорят, – заметила Мон. – Расточительный развратник!

Она, кажется, была готова перечислить все подвиги императрицына племянника, но мне это было неинтересно, и она отправилась на поиски более благодарного слушателя.

Утром праздничного дня опять зарядил дождь, и с редкими перерывами шёл до самого вечера. Так что весь двор собрался в зале Белого Тигра, представлявший собой действительно зал – одно большое помещение, занимавшее всю постройку. Это был не пир, а скорее вечеринка: на столах стояли вино с закуской, кизиловое и настоянное на лепестках хризантем; а также прошло что-то вроде импровизированного концерта. Кто-то играл, кто-то пел, кто-то из императорских наложниц станцевал. То ли я пригляделась, то ли на это раз выступление и в самом деле было лучше, чем в прошлый, но танцы мне в целом даже понравились. Гости поднимали тосты, пили за здравие, процветание и долголетие и дарили друг другу те самые круглые пряники. Мы, слуги, в праздновании, разумеется, участия не принимали, а стояли за спинами своих хозяев. Император пребывал в благостном настроении, смеялся и пошучивал, время от времени одаряя кого-нибудь пряником и благосклонно выслушивая цветистые благодарности. Лица императрицы я не видела, а вот его высочество, на которого я невольно поглядывала время от времени, похоже, скучал. Крутил чарку в пальцах, вежливо хлопал после очередного номера, время от времени отправлял что-нибудь в рот, но вид у него по большей части был отсутствующим. В конце концов он поднялся на ноги и с поклоном попросил у отца-государя разрешения удалиться. Император дёрнул углом рта, но разрешил, добавив, что запрещает отпрыску покидать дворец этой ночью. Вслед за Тайреном с дамской половины зала встала миловидная женщина с лицом сердечком, в богатом платье. Видимо, это и была принцесса Мекси-Цу. Принц широкими шагами вышел, не оглядываясь на супругу, та в сопровождении трёх дам и несущей её шлейф служанки выплыла следом.

Вскоре уходить засобиралась и императрица. Император, судя по всему, не особо огорчился, даже наоборот, оживился, когда её величество нежным голосом попросила её отпустить. Чжу поспешила подхватить шлейф синего, затканного изображениями летящих журавлей августейшего платья, мы пристроились следом, пропустив вперёд ещё несколько дам. За нашими спинами император громогласно предложил выпить ещё.

Но улице был холод собачий, но всё же я была рада выйти из тёплого, но душного зала, пропитанного до самых балок благовонным чадом. Видимо, пока мы были внутри, прошёл ещё один дождик, и теперь за шиворот с деревьев падали редкие ледяные капли. Идти было недалеко, и вскоре мы уже помогали её величеству разоблачаться перед сном. После чего прошли в заднюю комнату, чтобы выпить свою порцию хризантемового вина и съесть приготовленные для нас пряники с изображениями зайцев на верхней корочке и сладкой начинкой внутри.

– У меня из сладких бобов!

– А у меня с миндалём!

– А у меня… ой, из лотосовых семян!

Мне достался пряник с боярышником и какими-то лепестками, а в самой серёдке к тому же обнаружился запечённый желток утиного яйца. Сами

пряники были здоровенными, в ладонь величиной, и толстыми, так что один вполне мог заменить целый ужин. Кроме него, я съела парочку помело и решила, что жизнь в общем и целом не такая уж плохая штука. От вина появилась лёгкость и покалывание в кончиках пальцев, и я решила перед сном немного прогуляться ещё разок. Недалеко, по дворику или по террасе.

На террасе висели горящие фонарики, в их свете сырая листва казалась ещё более золотой, чем была на самом деле. Во дворике валялись опавшие листья, которые уборщики, обычно принимавшиеся за дело перед рассветом, ещё не успели смести. Откуда-то издалека доносилось пение, и я, почувствовав любопытство, вышла из двора наружу и прислушалась. До сих пор я здесь не слышала хорового пения, однако сейчас пели именно хором, и довольно слаженно. Звуки летели со стороны казармы у ворот дворца, а когда я пересекла галерею и вышла почти к самым воротам, то смогла разобрать и слова:

Достигнув в жизни счастья,

Испей его до дна,

Пусть полон будет кубок

Под молодой луной.

Мне небом дар отпущен,

Чтоб расточать его.

Истраченным богатством

Я овладею вновь.

Быка зажарим, други,

Но для веселья нам

Сейчас же надо выпить

Заздравных триста чаш.

– Ведь могут же, когда хотят, – сказала я стволу ближайшего дерева.

– Могут что?

Я вздрогнула. В тени, отбрасываемой галереей, оказывается, стоял ещё один человек. Потом он сделал шаг в сторону и вышел на место, куда доставал свет факелов, горевших у казармы.

– Ваше высочество, – я уже не удивилась. Плюхаться на колени мне показалось неуместным, так что я просто поклонилась.

– Гуляешь на ночь глядя?

– Я просто решилась пройтись перед сном, ваше высочество.

– Ясно. Так что они могут? И кто «они»?

– Сочинители песен. Все песни, которые я слышала до сих пор, были унылыми.

– Даже те, исполняют придворные музыканты?

– Тех я вообще не могу оценить, ваше высочество. Я женщина простая, для меня их исполнение слишком изысканно.

Принц фыркнул.

– А вы, ваше высочество…

– Что?

– Вы тоже решили прогуляться?

– Пообещай, что никому не скажешь.

– Клянусь, – кивнула я, чувствуя себя заинтригованной.

– Я был вон там, – он кивнул на казарму. – Как ты заметила, там сейчас веселье, не то, что во дворце. Ну и тоже вышел пройтись.

– А-а…

Мы немного помолчали.

– Я должна ещё раз поблагодарить ваше высочество, – сказала я наконец.

– За что?

– За благородство, которое вы проявили в отношении меня.

– А… Ты о том последнем разе? – после короткого замешательства сообразил Тайрен. – Забудь. Уверен, многие сочли бы, что я проявил не благородство, а мягкотелость.

– Почему?

– Ну, любви принято добиваться, за неё принято сражаться… А не отступать по первой же просьбе.

– Ну, не знаю, – проворчала я, покрепче обхватывая себя руками. – Добиваться имеет смысл, когда есть ответная склонность. А если склонности нет, то это просто упрямство. Или самодовольство, отказ признать, что ты вовсе не такой прекрасный и замечательный, как привык о себе мнить. Но во втором случае добиться своего можно разве что грубой силой, а это никого не красит. В первом же случае человек, к вам благосклонный, найдёт способ дать это понять.