Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Фуллер Уильям

Если в Василии Думбадзе Сухомлинов обрел нового друга, то от многих старых друзей он в это время избавился. С течением времени Сухомлинов находил все меньше и меньше привлекательного в чете Гошкевичей; Екатерина Викторовна (не без лицемерия) приписала свое охлаждение к кузену и его жене сексуальной распущенности Анны, вызывавшей у Екатерины нравственное негодование⁴⁴. Однако гораздо более серьезные последствия имел разрыв Сухомлинова с другим старым знакомым — князем Андрониковым.

В 1917 году, когда политическая паранойя достигла крайней точки, образованная российская публика любила воображать последнюю эпоху императорской власти своего рода кукольным театром, образ этот превратился в idee fixe. Если простодушных увлекало великолепие декораций и костюмов, то мудрые ощущали таящиеся за сценой «темные силы», пуппенмейстеров, дергающих за ниточки. В зависимости от индивидуальных политических симпатий на роль

темных сил назначались евреи, масоны, придворная камарилья, распутинская клика, немцы или кто-нибудь еще. Среди имен, часто упоминавшихся в разговорах о темных силах, было и имя князя М.М. Андроникова. Когда после Февральской революции 1917 года Андроников был вызван в суд в качестве свидетеля и должен был рассказать о своих отношениях с Сухомлиновым, он, вероятно бессознательно, начал свое заявление с забавного утверждения: «Я не темная сила»⁴⁵.

Екатерина Викторовна позже клялась, что они с мужем прервали всякие отношения с князем весной 1914 года, потому что поняли наконец, что тот самозвано принял на себя вид этакого тайного посредника в отношениях с властью. Только тогда, если верить Екатерине, до нее дошла вся правда о бесчестных попытках Андроникова поживиться от военного бюджета посредством, например, покупки земель в Туркестане, по которым, как ему удалось выведать, должна была пройти военная железнодорожная ветка. Узнав о публичном бахвальстве Андроникова: мол, всякий, кто желает иметь дело с ее супругом, должен прежде обратиться к нему, Андроникову, — Екатерина сочла это непростительной наглостью. Именно по ее настоянию Сухомлинов отрекся от князя — после чего Андроников навсегда потерял доступ как в дом Сухомлинова, так и в его служебный кабинет⁴⁶.

Предложенная Екатериной версия о причинах разногласий между Сухомлиновым и Андрониковым была далеко не единственной — существовало и несколько альтернативных. По словам Владимира Александровича, именно он, а не супруга явился инициатором разрыва отношений с князем; министр также дал понять, что, отказавшись поддержать темные делишки Андроникова с недвижимостью и военными контрактами, нажил себе в князе врага⁴⁷. Что касается Андроникова, тот утверждал, будто враждебность к нему Сухомлинова была ответом на бесстрашные попытки князя открыть министру глаза на низость и ненадежность таких людей, как Мясоедов и Альтшиллер, против которых он неоднократно предостерегал Сухомлинова⁴⁸. И, наконец, последнее объяснение, предложенное видным чиновником Департамента полиции, рисовало картину совсем по-иному: по этой версии ссора вспыхнула, когда Андроников явился к Сухомлинову с рассказом об интрижке его жены с А.И. Манташевым, сказочно богатым бакинским нефтяным магнатом, в обществе которого она недавно совершила продолжительное путешествие по Египту. Когда Сухомлинов передал Екатерине сказанное князем, та горячо все отрицала и вынудила мужа дать обещание, что он никогда больше не будет связываться с этим гнусным интриганом⁴⁹.

Пожалуй, эта последняя версия представляется более основательной, чем все прочие. Для Екатерины несомненно никогда не было секретом происхождение богатства Андроникова, так что полученные весной 1914 года сведения о мошенничествах князя не могли явиться для нее внезапным откровением. Впрочем, и Сухомлинов действительно вполне мог в это же время расстроить какие-то коммерческие планы Андроникова, связанные с Военным министерством, — но если и так, то не следует забывать, что раньше он князю покровительствовал. Также вполне очевидно, что Андроников не мог таить, а потом вдруг высказать мрачные подозрения относительно Мясоедова и Альтшиллера, поскольку с последним У него было несколько общих проектов. Гораздо больше характеру Андроникова соответствовало распространение сплетен об адюльтере — ведь он жил слухами. Поэтому, вероятнее всего, обвинения Андроникова в адрес Екатерины Викторовны (обоснованные или нет) в сочетании с его явными попытками занять место Альтшиллера (который уже паковал чемоданы) в качестве посредника, ведущего к персоне военного министра, послужили основаниями для ссоры. Известно, что Андроников попытался сгладить конфликт, послав Сухомлинову в знак примирения пару дорогих запонок. Сухомлинов дар принял и при этом велел слугам не пускать Андроникова — тут князь понял, что примирения ждать не приходится⁵⁰.

Разрыв с Андрониковым аукнулся в отношениях Екатерины с Натальей Червинской. Червинская, уже упоминавшаяся нами родственница Бутовича, которая встала на сторону Екатерины во время бракоразводного процесса и с тех пор жила в доме Сухомлиновых, за эти годы стала подругой, доверенным лицом и сторонницей Андроникова. (Андроников помог Червинской вложить ее скромный капитал, кроме того, она свободно «одалживала» у князя.) Когда Червинская сделала попытку заступиться за князя перед

своей благодетельницей, Екатерина объявила, что ей придется выбирать между нею и Андрониковым. Червинская выбрала князя и в июне 1914 года покинула особняк Сухомлиновых⁵¹.

Враждебный тандем Андроникова и Червинской представлял опасную силу. Пользуясь своим уникальным доступом в высшие круги петербургского общества и российского чиновничества, Андроников засновал из гостиной в гостиную, из одного служебного кабинета в другой, болтая о том, как подлец Сухомлинов берет взятки. Червинская, со своей стороны открыла в своей новой квартире салон, который, по сути, функционировал в качестве штаба действий, направленных против Сухомлинова. Среди постоянных ее посетителей были полковник Лев Булацель, бывший адъютант Сухомлинова, обиженный им; полковник И.В. Горленко, еще один озлобленный экс-адьютант; и С.Т. Варун-Секрет, товарищ председателя Думы, который сыграл столь важную и страшную роль два года спустя, во время официального расследования деятельности военного министра⁵². Червинская с Андрониковым стали еще более опасны с началом войны, когда к ним примкнул союзник гораздо более могущественный, чем они сами, — самозваный «святой человек» из Сибири Григорий Ефимович Распутин. Андроников, обладавший поразительным чутьем на скрытые от глаз тенденции в придворной политике, присосался к Распутину в конце 1914 года. Червинская взяла на себя роль хозяйки на тех знаменитых обедах, которыми на протяжении всей войны Андроников чествовал Распутина в своей квартире на Фонтанке, — на этих званых вечерах «старец» обжирался вареной рыбой и сладким вином, при этом неформально беседуя с министрами, приглашавшимися Андрониковым с большим разбором. Поскольку в 1915 году Распутин начал приобретать настоящий политический вес, Андроников и Червинская смогли наконец использовать свою близость к «старцу» в качестве козыря в игре, которую они вели против Сухомлинова.

Удачи и поражения Мясоедова

Пока поредевший круг министра бурлил от всех этих перегруппировок, дела Мясоедова также были далеки от благополучия. Вновь оказавшись без постоянной службы, он вернулся в «Северозападную русскую пароходную компанию». Среди ложных, полуправдивых и клеветнических сообщений, содержавшихся в письме Макарова от марта 1912 года, было по меньшей мере одно точное сведение: как и утверждал Макаров, обвинявший Мясоедова, после возвращения на службу Сергей Николаевич не прервал своих отношений с «Северо-западной», но лишь отодвинул их на второй план. Он продолжал «владеть» долей в капитале компании, которой иногда делал небольшие одолжения. Факты свидетельствуют, что Мясоедов предполагал когда-нибудь всерьез вернуться к работе в «Северо-западной». В сентябре 1911 года, накануне своего назначения в Военное министерство, Мясоедов заключил с семейством Фрейдбергов контракт относительно своего будущего в компании. Фрейдберг обещали Мясоедову, что по истечении десяти лет (то есть в 1921 году) он будет нанят в качестве президента фирмы не только номинального, но и фактического⁵³. Из этого документа со всей ясностью вытекает картина будущего, как его себе рисовал Мясоедов: послужить еще лет десять в жандармах, на шестом десятке уйти в отставку и начать новую карьеру в бизнесе.

Но жизнь пошла не по плану. Мясоедов был вынужден вернуться на службу в «Северо-западной» на старых условиях; предстояло Ждать еще долгих девять лет, прежде чем он сможет рассчитывать на повышение и реальное участие в принятии решении. И хотя платили ему теперь, несомненно, больше, чем до недолгой службы в Военном министерстве, обязанности его продолжали оставаться по большей части бумажными, а не собственно управленческими. Практически все дела компании решались в ее либавской конторе. Составлявшиеся там письма, адресованные разным британским и американским пароходным компаниям и банкам, передавались в Петербург, где Мясоедов их подписывал и переправлял по назначению⁵⁴. Сергей также должен был служить посредником между фирмой и властями, что он и делал — например, весной 1914 года, когда в переписке с минским губернатором оправдывал использование компанией агентов-евреев⁵⁵.

Несмотря на переменчивость эмиграционного бизнеса, дела «Северо-западной русской пароходной компании», похоже, шли не так плохо. Рост доходов позволил фирме в 1911 году купить сразу два корабля, «Леопольд II» и «Георгиос I», которые она прежде арендовала у Дании. «Объединенная пароходная компания» («Det forenede Dampskibs-Sekskab»), первоначальный владелец судов, перевела право собственности на «Леопольда» и «Георгиоса» в июне и августе соответственно; датские источники сообщают, что продажная цена «Леопольда», которого «Северо-западная» перекрестила в «Саратов», составляла 100 тыс. рублей. Сумма, заплаченная «Северо-западной» за «Георгиоса», переименованного в «Одессу», не зафиксирована⁵⁶.