Внутренний Замок или Обители
Шрифт:
2. Говорят, что «ты входишь в себя», а иногда что ты «поднимаешься над собой». Такими словами я ничего не объясню, и очень жаль, если только мне самой понятны те слова, которыми я сумею это высказать, чтобы вы меня поняли. Представим себе, что эти чувства и способности (я уже говорила, что это — люди из замка, я такое сравнение взяла, чтобы хоть как-то объяснить), так вот, что они вышли и много дней и лет знаются с чужими людьми, которые не хотят этому замку добра. Увидели они, что дело плохо, и вернулись, приблизились, а войти не решаются, отвыкли, но они уже не изменники и ходят вокруг замка. Великий Царь, живущий в замке, видит их доброе желание и по своей милости хочет вернуть их к себе, зовет, как Добрый Пастырь, свищет так нежно, что они его почти не слышат, но Он помогает им распознать его голос, чтобы они не бродили одни, а возвращались в его обитель. И такая сила в этом посвисте, что они покидают все внешнее, из-за которого ушли от себя, и
3. Кажется, я никогда не объясняла так хорошо; ведь чтобы искать Бога внутри (а там Его легче найти, чем в созданиях, и для нас полезней, так говорил святой Августин, который Его там обрел, а долго искал повсюду). Так вот, чтобы искать Бога внутри, такая милость Божья — большая помощь. Только не думайте, что тут поможет разум, если мы возомним, что Бог в нас, или воображение, если мы представим Его в себе. Такое размышление — очень хорошее, даже превосходное, потому что оно основано на истине, Бог ведь и впрямь в нас; это каждый может делать (конечно, как и все, с помощью Божией), но то, о чем я сейчас говорю, — совсем другое. Очень часто люди уже в замке, а они еще о Боге и не подумали; уж и не знаю, как и где они услышали посвист Пастыря. Конечно, не слухом, тут ничего не слышно, это в душе что-то тихо сжимается; у кого это было, тот поймет, я лучше не объясню. Кажется, я читала, что так сжимается еж или черепаха, когда они как бы уходят в себя[42], и тот, кто это написал, видно, знал, в чем тут дело. Но они уходят в себя, когда захотят, а мы — когда Богу угодно даровать нам эту милость. Я так думаю, Господь ее дарует тем людям, которые уже отказались от всего мирского. Я не говорю, что они получают по делам, это невозможно; они получают по желанию, Он ведь и просил, чтобы они были внимательны к тому, что внутри. Вот я и думаю: если мы хотим впустить Бога, Он даст не только это тому, кто попросит что-нибудь еще.
4. Кто ощутит это в себе, пусть благодарит Господа, ведь как тут не заметить милости; а если ты поблагодаришь, ты сумеешь принять и большие дары. Тогда легче услышать; некоторые книги советуют не размышлять, а сосредоточиться, чтобы заметить, что творит Господь в твоей душе[43]. Но если Господь еще и не начал проникать в душу, не пойму, как сдержать размышление, чтобы оно не причинило больше вреда, чем пользы, хотя и об этом спорили духовные лица; а о себе признаюсь, что мне недостало смирения, потому что их доводы не убеждали меня. Один напомнил мне книгу святого Петра из Алькантары (я думаю, он святой), с которым бы я согласилась, ибо я знаю, что он в этом разбирается. Мы стали читать, а он говорит то же самое, что я, хоть и не такими словами; но из того, что он говорит, понятно, что на этой ступени любовь уже проснулась. Может я ошибаюсь, но вот мои доводы:
5. Во-первых, в этом духовном труде тот, кто меньше размышляет и меньше хочет сделать, делает больше. Делать же надо вот что: просить, как нищие, у великого и богатого Царя, а потом опустить глаза и смиренно ждать. Когда Он своим, тайным путем покажет, что слушает нас, лучше молчать, раз уж Он позволил быть возле, а хорошо бы и не думать, если можешь, конечно. Но если мы еще не почувствуем, что Владыка нас слышит и видит, то это все было бы глупо; когда стараешься ни о чем не думать, душа становится куда суше, а воображение только растревожится из-за таких усилий. Бог хочет, чтобы мы Его просили и чувствовали, что Он тут, а Он Сам знает, что нам дать. Никак не поверю, что наши усилия нужны там, где Он положил пределы и оставил это для Себя; много другого можем мы делать с Его помощью — каяться, трудиться, молиться по нашей немощи.
6. Во-вторых, все это делается тихо и мирно; делать трудное — скорее вредно, чем полезно. Я называю трудным, то, что мы делаем через силу, например — трудно задержать дыхание. Надо предать свою душу в руки Божий, чтобы Он делал с ней, что пожелает; как только можно пренебрегать своим успехом и покориться воле Божией. В-третьих, когда мы стараемся ни о чем не думать, воображение наше может думать особенно много. В-четвертых, Богу важнее и любезней всего, чтобы мы помнили о Его чести и славе и забывали о себе, о нашей пользе, об удовольствии и утешении. А может ли забыть о себе тот, кто так старается, двинуться не смеет и не позволяет ни воображению, ни воле возжелать вящей славы Божией или приобщиться к ней? Когда Всевышний пожелает, чтобы разум наш совсем не работал, Он займет его иначе и даст нам свет познания, который превосходит все, чего мы только можем достигнуть сами. Этот свет так поглотит душу, что, сама не зная как, она постигает куда больше, чем при всех своих стараниях, они ей скорее вредят. Бог дал нам способности, чтобы мы ими пользовались, и получали за все вознаграждение, а не просто упивались ими; они должны делать, что им положено, тогда Господь даст им еще большее.
7. Я так думаю, что душе, которую Господь пожелал допустить в эту обитель, лучше всего делать то, о чем я сказала, —
8. В начале этой главы я говорила о том, какая бывает отрада при молитвенном размышлении, а уж потом — о сосредоточенной молитве, с которой должна бы начать. Она дает куда меньше духовных радостей (которые, как я говорила, от Бога), но без нее не придешь к такому способу молитвы. Итак, при сосредоточенной молитве не нужно оставлять ни размышлений, ни работы ума. Когда вода идет из родника, а не по акведуку, работа разума умеряется или совсем останавливается, ибо ему не понять того, что хотелось бы. Он блуждает, как у безумного, туда-сюда, и ни на чем не останавливается. Воля крепко удерживает его в Боге, ибо сильно встревожена таким беспорядком, однако она не должна обращать на него внимания: чтобы не утратить многих своих наслаждений, лучше оставить его и остаться в объятиях любви Божией. Господь Сам наставит ее, что ей делать в таком состоянии, а примерно это — вот что: пусть чувствует, что недостойна такого великого блага и горячо благодарит Бога.
9. Повествуя о сосредоточенной молитве, я не говорила о плодах или признаках, которые получают те, кому Господь ее даровал. Так вот, мы явственно чувствуем, как что-то расширяется или поднимается в душе, словно вода прибывает из родника, а уйти не может, однако, источник этот так устроен, что, когда он дает больше воды, он и сам становится больше. Мне кажется, так бывает и при этой молитве, и еще много чудес совершает Бог в душе: Он ее подготавливает, приспосабливает, чтобы она все могла вместить. Потому она и возносится, и проявляется это в том, что она уже не связана служением Богу, а свободна, и в том, что она не трепещет от страха перед адом. Она еще больше хочет ничем не оскорбить Бога, но рабской боязни тут нету — она больше уверена в том, что ей уготовано блаженство. Она не боится, как прежде, что заболеет от подвигов покаяния — теперь ей кажется, что все возможно с помощью Божией, и она еще больше к покаянию стремится. Немного меньше боится она испытаний, ибо верит и понимает, что если Бог их послал, то Он же поможет Своей благодатью терпеливо их перенести. Порою душа даже хочет их, очень уж хочется ей сделать что-нибудь для Бога. Чем больше она познает Его величие, тем больше презирает сама себя, она изведала радости Божьи, мирские ей кажутся сором, она мало-помалу удаляется от них и, удаляясь, все больше овладевает собой. Наконец, она укрепляется во всех добродетелях и возрастает в них, если только назад не повернет; согрешив перед Богом, она все потеряет, даже если была уже на самой вершине.
10. Только не думайте, что Бог дарует эти милости раз-другой! Их нужно получать постоянно, и в этом — все наше благо. Тех, кто достиг такого состояния, я должна особенно предостеречь, чтобы они бдели и остерегались случаев, ведущих к греху. Душа еще не выросла, она — как младенец, который только начал сосать; и если отнять его от груди, что ожидает его, кроме смерти? Я очень боюсь, за тех, кому Бог даровал эту милость; если они без особой, исключительной надобности оставят молитву или не вернутся к ней очень скоро, все пойдет хуже и хуже. Тут есть чего опасаться, я это знаю, знаю таких людей, сама видела, как они оставили Того, Кто с такой любовью отдавал Себя за них и показывал им это на деле. Еще раз предостерегу: избегайте обольщения — дьяволу важнее соблазнить одну из таких душ, чем многие другие, не получившие милостей от Господа, ведь они ему сильно вредят, увлекая за собою других, принося большую пользу Церкви Божией. Достаточно и того, что Господь их особенно милует, чтобы дьявол хотел их погибели. Вот эти души и терпят от него, он на них нападает, и если они поддаются, то падают куда ниже, чем другие.
Вы, доченьки, насколько мы можем судить, свободны от такой опасности. Да избавит вас Бог от гордости и тщеславия, и если дьявол попытается подделать эту милость Божию, вы не обманетесь, ибо в душе будет не так, как я говорила, а наоборот.
11. Еще хочу предостеречь вас от одной опасности, хотя и говорила об этом в другом месте[44]. Она угрожает духовным, т.е. благочестивым людям, особенно женщинам, потому что мы слабее и нам легче впасть в состояние, которое я сейчас опишу. Некоторые женщины слабы здоровьем от подвигов, молитв, бдений и даже без всего этого; вот духовные дары и ослабляют их. Если они испытывают духовное блаженство, телесные силы падают, они слабеют, их как бы клонит ко сну; это — духовная сонливость, но им чудится, что это — духовное исступление, и они поддаются такому опьянению, а я назову это неразумием, от которого только потеряешь время да здоровье.