Внутренняя линия

Свержин Владимир Игоревич

— Петр Федорович! Вы где?

Судаков побежал, уже не опасаясь сбиться:

— Здесь! Здесь!

Вынырнув из-за поворота, он увидел Татьяну Михайловну, стоявшую у его темной келейки.

— Ну что же вы, Петр Федорович, — мягко, как-то по-матерински, пожурила она, — я тут еды принесла, а вы куда-то ушли. Я вся изволновалась — тут страшно так! Будто кто дышит. Не слышали?

— Да так как-то… — сбивчиво пробормотал Судаков, радуясь теплоте и заботе, которыми веяло от Татьяны Михайловны. — Я тут вот! — Он показал на колбасы и окорок. — Вы уж того, угощайтесь!

— А я вам

каши принесла. Перловой, — немного растерянно сказала Згурская. — И ножа вот нет.

— К чему нож-то? — Судаков преломил колбасу. — И так хорошо! Вы угощайтесь!

— Спасибо. Если не возражаете, я с собой возьму, там порежу.

— Да, конечно, берите! Вот. И еще!

Татьяна Михайловна смущенно улыбалась:

— Вы так обо мне заботитесь!

— Э-э-э… Ладно. — Судаков хотел что-то добавить, но вновь услышал давешний звук, похожий на вздох. И поймал себя на ощущении, что более нигде в подземелье ничего подобного не было.

— Вот! Вот опять! — Татьяна Михайловна подняла руку, испуганно закрывая рот.

— Да, — бывший краском перешел на шепот, — я слышу.

— Страшно здесь, — снова призналась Згурская. — Был бы тут Володечка…

— Татьяна Михайловна. — Судаков рубанул ладонью воздух и замолчал. — Я хочу вам сказать…

Згурская молча подняла на него большие печальные глаза.

— Татьяна Михайловна, ваш муж… Генерал Згурский — он…

— Вы опять за свое. Что вы знаете о моем муже?

— Да не о том я, погодите! Он в России. Может, даже уже и в Москве.

— Петр Федорович, вы пьяны?

— Нет! Я правду вам говорю. Это точно! Я слышал!

— От кого?

— Тише! — Судаков приложил палец к губам. — Наверху кто-то ходит!

Конец мая 1924

На двери комнаты в наркомате тяжелой промышленности, где по приказу председателя Реввоенсовета находилось танковое бюро, висела табличка с невразумительной надписью «Рабочая группа специализированного подвижного состава». Курьер постучал, вошел и по-старорежимному, с поклоном, протянул начальнику бюро сложенный пополам лист бумаги:

— Вам служебная телеграмма из Липецка.

Тимошенков принял депешу и уселся на массивный стол — единственную мебель, оставшуюся от прежних хозяев помещения.

— Я смотрю, вы уже приступили к работе? — внимательно глядя на «соратника», поинтересовался Ганин.

— Да, — кивнул Тимошенков. — С утра нынче дал телеграмму инженеру Паршину — большому специалисту по броневой защите. Мы с ним работали в пятнадцатом году. И вот, пожалуйста. — Сергей Артемьевич протянул бумагу бдительному надсмотрщику.

— ОЧЕНЬ РАД СОТРУДНИЧАТЬ ВАМИ ТЧК СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ ВЫЕЗЖАЮ ЗПТ ВСТРЕЧАЙТЕ СРЕДУ ТЧК ВАШ А ТЧК ПАРШИН, — прочел Ганин.

— Вот видите! Видите, как все удачно складывается? — потрясая кулаком, радостно воскликнул Механик. — Если так и дальше пойдет, мы в кратчайшие сроки сможем организовать здесь отличное конструкторское бюро!

— А как же архив Кречетникова? — напомнил Ганин.

— Да-да, конечно… — Сергей Артемьевич перевел взгляд на окно. Сегодняшнее утро не шло у него из головы…

Номер в гостинице «Националь», куда поместили «иностранного специалиста»,

контролировался ОГПУ чрезвычайно плотно: соседи, дежурные на этаже, пост в холле… Поэтому, когда чуть свет в дверь постучала очаровательная миниатюрная китаянка с накрахмаленной рубашкой в руках, Тимошенков несколько опешил. Он знал, что еще с довоенных времен в Москве в прачечных работало множество выходцев с Дальнего Востока, но эта… ее скорее можно было принять за сиамскую принцессу, чем за прачку. Не говоря ни слова, девушка проплыла мимо, положила рубашку на кровать и чуть обозначила уголок записки в кармашке. И тут же вышла, вежливо улыбнувшись. Сергей Артемьевич поглядел ей вслед, затем достал сложенный вдвое листок. «Сегодня быть готовым к изъятию архива». Тимошенков положил записку на прикроватную тумбочку и начал одеваться. Он уже прежде видел этот почерк. В Париже, в такси полковника Варравы… Механик застегнул пуговицы одну за другой и вдруг остановился: девушку он тоже видел! Там же, в Париже, рядом с такси. Он собрался уже выйти, как вспомнил об оставленной на виду записке, чертыхнулся себе под нос, пошел обратно, как вдруг глаза его расширились — лежавшая на тумбочке бумага обуглилась и свернулась в трубочку.

— Вот это да! — прошептал Тимошенков, растирая записку в пыль…

Дверь снова открылась, и сурового вида работники в синих блузах, не обращая особого внимания на хозяина кабинета, ворча и переругиваясь, стали втаскивать книжный шкаф.

— Кто из вас Тимошенков? — осведомился артельщик.

— Я.

— Этот стол мы у вас забираем.

— Постойте, ну как же?

— Сейчас вам доставят три других, стульев восемь штук, кресло одно, диван кожаный и, — грузчик сверился с бумагой, — несгораемый шкаф с тумбой. Потом электрики подойдут — сигнализацию подключат. Давай заноси! — теряя интерес к собеседнику, крикнул артельщик.

— Товарищ Ганин, пойдемте-ка, наверное. Не будем мешать.

— А расписаться?

— Когда вернусь, — ответил Сергей Артемьевич и двинулся к выходу, увлекая за собой соглядатая. — Здесь сейчас не поговоришь. А знаете что, я на Сухаревском рынке намедни видел замечательную кондитерскую! Давайте заедем туда, купим вкусностей и отпразднуем — сегодня как — никак день, который потом назовут днем рождения первого советского танкового бюро!

— И верно, такое стоит отпраздновать, — улыбнулся чекист. — Я сейчас автомобиль подгоню.

— Жду вас здесь. — Тимошенков с улыбкой поглядел вслед удаляющемуся Ганину.

Ему самому было невдомек, что произошло вскоре после того, как вчера он отправил телеграмму по указанному полковником Варравой адресу. Как только лента с текстом попала в руки липецкого телеграфиста, тот аккуратно сложил ее в карман, чтобы порвать и выкинуть по дороге домой, и, сверившись с приказом из Центра, быстро отстучал в ответ кодовый текст. Кроме общего подтверждения работы канала связи, в ответной телеграмме было единственное значимое слово «среда». Будь там, скажем, «пятница» — и Тимошенков пожелал бы посетить кинотеатр «Арбатский Арс». «Суббота» — пошел бы гулять на Патриаршие пруды. Но в телеграмме значилось именно «среда» — и бывшего капитана Тимошенкова неудержимо потянуло на сладкое.