Внутренняя линия
Шрифт:
Згурский договорил эту горькую фразу и поглядел в окно, пытаясь скрыть гримасу досады. Автомобиль катил по прекрасной Праге мимо церкви святого Томаша, воздевшей, точно на параде клинки подвысь, готические башни звонниц.
— Хотелось бы знать, кто предложил уничтожить Льва Троцкого. Господин Шведов или Кутепов с его доморощенными террористами?
— Неизвестно.
— Мне пока тоже, — негромко проговорил генерал Згурский. — А это важно. Ладно, давайте вернемся к последней акции.
— В этом деле принимали участие десять офицеров.
— Мой дорогой граф. Если операция не удалась, значит, спланирована была бездарно.
— Рассказывать, как обстояло дело? — выждав паузу, спросил Комаровский.
— Уверен, свой героический подвиг живописует сам исполнитель, — заметил генерал. — Меня больше интересует, как так получилось, что из всей десятки спасся один лишь Шведов.
— Это не совсем так. После отступления группы разошлись, и у Шведова нет данных ни о группе прикрытия, ни о группе оповещения. Что же касается ударной четверки, то, увы, двое офицеров впоследствии были захвачены чекистами, еще один погиб в перестрелке. Шведову удалось спастись буквально чудом.
— Во всем, что относится к военному делу, чудеса требуют недвусмысленного объяснения.
— Я вижу, вы не доверяете нашему гостю?
— А следует?
Комаровский пожал плечами.
— Кстати, о чудесах. Вот поглядите — видите это здание? Называется Белая аптека. Рядом статуя льва. Говорят, время от времени около него появляется странная дама, вся в черном. Если оказаться рядом, она предсказывает судьбу.
— Белая аптека, черная дама… Предсказания судьбы, столоверчение, голоса усопших — что за бред? Постыдитесь!
— Зря вы так. Любой в Праге подтвердит мои слова.
— Я не имею ни возможности, ни желания мешать жителям этого славного города пытаться узнать судьбу таким странным образом. Но что касается нас, должен вам заметить — будущее зависит от наших собственных действий. И ни от чего другого. Чудес, кроме рукотворных, не бывает!
«…И ландыш, озаренный солнечным лучом — первым весенним лучом, полным силы и радости, — вдруг ожил. Превратился в человека. В маленькую девочку с огромными глазами».
Згурский прикусил губу. Невесть отчего пришли ему в голову слова из сказки, придуманной им когда-то для юной небесной Танечки Кречетниковой. Он попытался отогнать призрак былого, но тот стоял перед глазами, закрывая древний город и вытесняя в душе далекое отечество.
— Долго еще? — вздохнул генерал.
— Уже приехали.
Комната под самой крышей была скудно обставлена и еще более скудно освещена. Если бы не полная луна, виднеющаяся сквозь приоткрытое окно и раздернутые шторы, разобрать черты лица собеседника было бы почти невозможно. Комаровский поставил на стол
— Чем вы занимались до того, как ЧК заинтересовалась вашей особой? — холодно и резко звучал голос Згурского.
— Преподавал материальную часть артиллерии на курсах «Выстрел».
— То есть служили красным.
— Именно так, ваше превосходительство. Если вы желаете знать, воевал ли я против своих в гражданскую войну, отвечу — нет. Не воевал. Но был у красных. Впрочем, я уже имел честь все подробнейшим образом изложить в Париже генералу Кутепову.
— Это не имеет значения. Будьте любезны отвечать на мои вопросы.
— Вы мне не доверяете?
— Вопросы веры оставим компетенции Святейшего синода.
— И все же… — щека подполковника Шведова обиженно дернулась, — это оскорбительно.
— Отнюдь нет. Это крайняя необходимость. Вы, будучи опытным боевым офицером, а не придворным шаркуном, должны понять меня. Вам дважды беспрепятственно удалось скрыться от ищеек ЧК и пересечь границу. Причем оба раза — по вашему же утверждению — это не был подготовленный уход через «окно».
— Не совсем так, господин генерал. Во время дела Таганцева, в двадцать первом году, я действительно перешел границу на свой страх и риск. У меня была красноармейская форма, которая позволила проникнуть в приграничную зону, и загодя подготовленное командировочное удостоверение, предписывающее мне подыскать землю для артиллерийского полигона. А там, засев у реки, я дождался, пока исчезнет из виду большевистский патруль, и бросился в воду. Слава богу, в прежние годы мне доводилось встречаться с генералом Маннергеймом — его имя в Финляндии служит хорошим пропуском.
В этот раз все было по-другому. После ареста моих товарищей стало ясно, что ОГПУ — так нынче именуют ЧК — плотно взяло нас в кольцо и гонит, как волков на флажки. Я нашел убежище у своего боевого товарища — поручика Линевича, он служил красным, но только по принуждению. Его родные были взяты заложниками. К тому же он комиссован в двадцатом году после ранения, живет тихо, преподает в школе младших командиров. Я надеялся отсидеться — Линевич не принадлежит ни к каким нашим организациям, это была моя личная конспиративная квартира.
— Ближе к делу.
— Когда я уже было решил, что все успокоилось и можно рискнуть перейти границу, в квартиру Линевича пожаловал человек, назвавшийся Болеславом Орлинским.
— Никогда о таком не слышал.
— Это не настоящая фамилия. На самом деле это бывший статский советник Владимир Орлов, теперь доверенное лицо самого Дзержинского. Ныне он занимает должность председателя Центральной уголовно-следственной комиссии в Петрограде, или, как его теперь именуют, в Ленинграде. В восемнадцатом году по поручению генерала Алексеева этот господин пробрался в Петроград для ведения разведывательной деятельности и благодаря знакомствам устроился в Наркомат юстиции.