Внутри, вовне
Шрифт:
— Не знаю, возьмешь ли ты меня снова к себе, но я хотела бы, чтобы ты об этом подумал. Я хочу только быть с тобой — до тех пор пока и ты этого хочешь, — и больше ничего. Я знаю, я вела себя безобразно. Но с этим покончено. Если ты мне дашь возможность это доказать, ты сам увидишь. То, что у нас было — и что еще может быть, — это слишком прекрасно, чтобы от этого отказываться только потому, что это не может продолжаться вечно.
Она все-таки заплатила за обед, к которому мы почти не притронулись. Она выхватила у официанта счет, отпустила про него какую-то шутку и заплатила. Никогда я не видел, чтобы Бобби вела себя так спокойно и сдержанно. Потом она вскочила из-за стола, сказала, что чувствует себя на двадцать лет моложе своего возраста, и отправилась обратно
Глава 83
Куот женится
Питер Куот никогда никому не писал писем, поэтому приглашение на свадебный прием в отель «Уолдорф» было для меня громом с ясного неба. Когда Питер уехал из Нью-Йорка, он и Мэрилин были в ссоре — настолько, что он даже перестал о ней говорить, то есть поносить ее. Прошел год — и вот тебе раз! Я глазам своим не верил. К приглашению была прикреплена скрепкой записка, написанная на бумаге с грифом Гарвардского университета:
«Может быть, перед официальным приемом ты придешь на скромное торжество в квартире моих родителей? Дурацкая процедура, много времени это не займет. Раввин хочет, чтобы было десять мужиков. Позвони мне.
P.S. Как я понимаю, я должен тебе тысячу долларов».
Когда-то, после того как Питер познакомился с Бобби, он предсказал, что я в конце концов на ней женюсь. Я ответил, что этому не бывать, но что вот он-то, возможно, женится на Мэрилин Леви. Питер поклялся, что, если это произойдет, в день свадьбы он заплатит мне тысячу долларов.
Я позвонил Питеру в Бостон.
— Поздравляю! В качестве свадебного подарка прими от меня тысячу долларов.
В трубке послышался смешок облегчения:
— Очень великодушно с твоей стороны, Дэви. Спасибо.
— И, конечно же, я приду на скромное торжество.
— Отлично! Еще я приглашаю туда Голдхендлера и Бойда. Это будет быстро и безболезненно. Мы бы вообще обошлись гражданским браком у судьи, если б не эта ее религиозная бабка.
— Ничего, если я в «Уолдорф» приведу Бобби?
— Ага! — в голосе Питера послышалась саркастическая нотка. — Все еще при ней?
— Что-то вроде того.
— Конечно, приводи, о чем речь! Там будет такая прорва народу… Милочка, сколько уже набирается, четыреста пятьдесят?
— Четыреста семьдесят семь, — глухо прозвучал на заднем плане голос Мэрилин.
— Она здесь? — спросил я. — Могу я и ее поздравить?
— Конечно, она здесь. Мы решили не дожидаться официальной церемонии. — На заднем плане послышались возмущенные женские протесты. — Да нет, я шучу. Она по-прежнему неприступна, как скала.
— Он абсолютно невозможен, — сказала Мэрилин, взяв трубку.
— Он шалопай, Мэрилин, но, может быть, еще и гений.
— Так ты приведешь Бобби, да? Может быть, вы последует вашему примеру?
— Во всяком случае, не в ближайшем будущем.
— Хм! Ну, ладно, передай ей от нас привет.
Когда я опять начал встречаться с Бобби Уэбб, я делал это с большой-большой опаской. Прошло несколько дней, прежде чем я снова привел ее в «Апрельский дом». Мы гуляли по паркам, мы вместе обедали и ужинали, мы ходили в театры и на концерты. Но огонь еще тлел, и, само собой, пришло время, когда он разгорелся снова. Бобби сдержала слово. Все ее сумасшедшие выбрыки, скандалы, сцены, нелепые трюки остались в прошлом. Она совершенно переменилась. Оба мы стали старше, хотя сказалось это в нас по-разному. Наши отношения оставались в стадии периодических свиданий, потому что съехаться в одну квартиру необвенчанными в те годы решались только самые отчаянные вольнодумцы. Люди более робкие называли это «иметь интимные отношения» или даже «жить во грехе», если читатель помнит такое выражение. Бобби неизменно среди ночи уходила
— Мама ничего не должна знать.
Как-то ночью она, смеясь, рассказала мне, что Эдди со своей куроводческой фермой вылетел в трубу. Получилось, что я оказал Бобби большую услугу, отказавшись одолжить ей деньги, чтобы она могла вложить их в эту ферму. Никто не предупредил Эдди, что в Нью-Джерси почва заражена какими-то микробами, от которых куры чем-то заболевали, и поэтому цыплят нужно было держать над землей, на проволочной сетке. Так что в одну прекрасную ночь три тысячи его цыплят все как один подохли. Везение у него было такое же, как у дяди Йегуды. Человек, который был лично знаком с Эйнштейном, не мог даже продать трупы цыплят на удобрения, и он их сжег. На вонь и чад от сжигаемых цыплят сбежались санитарные инспекторы со всей округи, и, в довершение всего, Эдди был вынужден еще и заплатить штраф. Он обанкротился и снова стал заниматься преподаванием вокала.
— У Эдди есть дар сбивать людей с толку, — сказала Бобби. — Пойти на курсы секретарш тоже он меня надоумил, и я была дура, что его послушалась.
— Я видел его только один раз в жизни, в баре, — сказал я. — Помнишь? «Ты не знаешь, когда нужно уходить, Срулик? Не похоже на человека твоего народа».
Бобби съежилась и тихо спросила:
— Неужели я сказала такое?
Когда я ей сообщил, что мы приглашены на свадьбу Питера и Мэрилин, она обрадовалась, как ребенок.
Раввин был в шутливом настроении, и он снова и снова заверял Питера и Мэрилин, что церемония не займет много времени, точно зубной врач, который успокаивает пациента, что ему будет совсем не больно. Он принес с собой целый пакет ермолок и квадратный кусок лилового шелка на четырех палках. Где-то в глубине квартиры доктора Куота фонограф играл свадебный марш из «Лоэнгрина», и Питер с Мэрилин, улыбаясь и держась за руки, вышли в гостиную, одетые по-будничному. Голдхендлер и Бойд, державшие две палки балдахина, выглядели очень нелепо в розовых ермолках. Еще две палки держали я и брат Мэрилин, шестифутовый верзила с короткой стрижкой. Он был членом футбольной команды Корнеллского университета и в такой чудной атмосфере чувствовал себя не в своей тарелке. Счастливая чета немного постояла под балдахином, и раввин скороговоркой прочел молитву: это называлось, что он их поженил; о том, чтобы невесте обходить вокруг жениха, конечно, не было и речи. Затем раввин собрал ермолки, свернул балдахин, намотав его на одну из палок, и торопливо ушел, так как ему нужно было поженить в округе еще несколько пар. Он сказал, что воскресенье — это обычно очень хлопотливый день. В будние дни он работал капелланом в психиатрической больнице.
Прием в «Уолдорфе» был совсем другое дело. Если читателю доводилось бывать на больших свадебных приемах, то пусть он представит себе самый роскошный прием, какой только возможен, — и это будет то самое. Конечно, это вовсе не было семейное торжество с кошерными блюдами. Нет, в буфете были и омары, и ветчина, а официанты в смокингах и белых перчатках разносили блюда с лангустами и креветками. Шампанское там было только «Вдова Клико», музыкальный квартет играл Шуберта и Бетховена, и на всех стенах красовались цветы. На этой свадьбе не было своей тети Фей-ги, и никто не пел и не танцевал. Бобби все время щебетала, какой это замечательный прием — после того как она опасалась попасть на чисто еврейскую свадьбу. Да, это было совсем иное празднество, чем «брис» Шермана. Бобби оказалась в своей нееврейской стихии; а те евреи, которые пришли на этот прием, отнюдь не были хасидами в лапсердаках.