Внутри

Ольховская Влада

Он поднялся, но его движения были медленными, неуверенными, будто кукольными. Это снова был не он – не тот, кого я знала. Он сел на кровати, скользнул безразличным взглядом по мне и врачу, уставился в окно. Я знала, что сумасшествие – это страшно, но я и предположить не могла, какой ужас можно испытать, когда это происходит с близким тебе человеком.

Я готова была отвлечься на что угодно, лишь бы не думать о судьбе Руслана, – и я отвлеклась на кровать, на которой он лежал. А точнее, на простыню. Когда он поднялся, стало видно, что пятна на ней

даже хуже, чем мне показалось вначале. Я догадывалась, откуда они могли появиться, но до последнего не верила.

Я подошла к Руслану – медленно, давая себе возможность отскочить, если он на меня бросится. Но он даже не шелохнулся, как сидел, так и остался.

– Не бойтесь, – подбодрил меня врач. – Он мирный!

Он не мирный – он никакой. И я, в отличие от Анатолия Александровича, знала, насколько это противоестественное для Руслана состояние.

Я подошла ближе и осторожно приподняла верхнюю часть его пижамы, чтобы осмотреть спину. Мои опасения были не напрасны: я увидела пролежни.

Не худший вариант, нет. Пролежни это вообще страшная штука, бывает так, что человек от них умирает. В случае Руслана, это были первые раны, первые кровавые язвы на коже. Но и это – много для молодого, крепкого мужчины! Чтобы получить их, Руслан должен был всю ночь пролежать неподвижно, а вовсе не пару часиков, да и раны на его запястье указывали на это.

Похоже, санитары, раздраженные его силой, «усмиряли» его куда чаще, чем казалось врачу.

Анатолий Александрович проследил за моим взглядом и тяжело вздохнул.

– Да, такое бывает. Мы стараемся избегать этой беды, но за всем не уследишь.

Я лишь рассеянно кивнула. Я не могла понять, как это вообще возможно – такой контраст! С одной стороны, они умудрились избежать истощения. С другой, видно, что с Русланом тут не церемонятся… Почему так? Как это объяснить?

А ведь это только начало! Первые пролежни смотрелись страшно, а если он попадет в бесплатную больницу, если там кого-то разозлит… Долго ли он протянет? Не обреку ли я его на нечто худшее, чем смерть?

Я злилась на него, злилась все эти шесть лет – за то, что он ушел от меня, за то, что бросил одну, за то, что подарил мне самое большое счастье в моей жизни, а потом отнял. Отнял себя у меня!

Но даже так я не могла равнодушно смотреть на кровавые раны, покрывавшие его спину.

– Я заберу его домой!

Решение пришло в тот миг, когда я произнесла эти слова. Но стоило мне сказать, и на душе сразу стало легко, сомнения, терзавшие меня с тех пор, как я выехала из дома, исчезли.

Конечно, я должна его забрать. Почему я этого сразу не поняла? Чем я вообще думала?

Вот только лечащий врач Руслана не разделял мою решимость:

– Боюсь, что это плохая идея. Да, сейчас вы полны жалости, потому что увидели несчастного человека, который когда-то был вам дорог. Но вы не понимаете, на что себя обрекаете.

– Зато я понимаю, на что могу обречь его.

– Не романтизируйте его болезнь, – посоветовал

Анатолий Александрович. – И не оценивайте его реакцию так, как если бы он был прежним. Это уже не тот Руслан, за которого вы вышли замуж. Он ничего не понимает, он не знает вас. Он не оценит вашу жертву ради него. Может, это и тяжело сейчас, но преодолейте порыв – и, поверьте, уже завтра вы поймете, что поступили правильно.

Наверно, он был прав. Ведь даже родная мать Руслана поступила так! То есть, она молодец, она обеспечила ему достойный уход, но она признала, что с ним невозможно жить под одной крышей.

А уж я-то ему ничем не обязана! Мне нужно было признать правоту врача, развернуться и уйти. Но в этот момент Руслан повернулся ко мне и хрипло произнес:

– Катя…

Потом он перевел взгляд на стену, и в нем снова не было ни тени разума. Но этой секунды мне хватило, она наконец-то переполнила чашу.

– Анатолий Александрович, вы во всем правы, а я – дура и идиотка, которая сама себе копает яму. Но иначе я поступить не могу, и сегодня Руслан уедет со мной.

* * *

По натуре я – тревожный человек, так уж получилось. Я беспокоюсь даже тогда, когда беспокоиться не о чем. Наверно, таким, как я, суждено сходить с ума годам к тридцати. И со мной бы это, несомненно, произошло, если бы не появился Руслан.

Он быстро научился видеть, когда я начинаю нервничать, и брать инициативу на себя. Если бы не эта его черта, я бы вряд ли пережила подготовку к свадьбе. Там косячили все: кондитер перепутал заказы, ресторан пришлось менять в последнюю минуту, гости никак не могли определиться, сколько человек они с собой приведут. Но то, что мне казалось жутким бардаком, для него было лишь мелкой неприятностью. Он все делал незаметно – но эффективно. Он договаривался, звонил, находил компромисс, и в итоге все было идеально.

Серьезно, мне раньше казалось, что идеал просто недостижим – все ведь так говорят. А тут я убедилась, что ошиблась. Мастера пришли вовремя, ничего не сломалось, не порвалось и не забылось, ни у кого не было плохого настроения, и даже природа, кажется, решила подыграть нам, послав, вопреки прогнозам, хорошую погоду.

Но я была бы не я, если бы не волновалась хоть о чем-то. Раз Руслан решил все проблемы, мне оставалось только одно: волноваться о том, что я ему не понравлюсь. Может, я совсем достала его своей суетой за эти месяцы? Может, ему не понравится платье, которое я выбрала?

Или этот новый макияж? Или прическа? Или он посмотрит на меня – и разочаруется, поймет, что вовсе не со мной ему хочется провести всю жизнь?

Но волновалась я напрасно. Мы впервые в тот день встретились наедине, я так хотела – чтоб не при свидетелях, не напоказ, а вдвоем. В том самом парке, где мы познакомились, но уже среди золотой листвы, а не среди цветущих каштанов. Мы с ним приняли решение о свадьбе так быстро, что многие мои знакомые были убеждены – это «по залету». Только зря они так. Это было по любви.