Во что бы то ни стало
Шрифт:
На улице шел мокрый снег. Прохожие в макинтошах, с зонтиками шлепали по тротуарам. По фонарям косо стегали желтые струи… А Лена бежала к трамваю повеселевшая, с бьющимся сердцем.
У громадного, залепленного афишами здания Политехнического музея в огромной луже толклись веселые, шумные юноши и прыткие, моложавые старички. Лена издали увидела Дину. Та стояла в своей порядком стершейся кожанке, заложив руки в нагрудные карманы, по щиколотку в воде. Заметив Лену, кивнула на дверь, сказала негромко:
— Проходи и говори «сзади»…
— Что — сзади?
—
Уловка удалась, девочки разделись. Лена отряхнула мокрый беретик на лохматого юношу, он огрызнулся.
— Динка, — сияя, сказала Лена, — я по тебе ужас, просто ужас как соскучилась!
— Очень приятно. — Дина осклабилась, они уже пробирались среди толпы по гулкому коридору в зал. — Ты, между прочим, свинья. Или нет, бело-розовый поросенок…
— А знаешь, что у нас было?
— Я знаю все. Это ты ничего не знаешь.
— Про Ваську с Найле? А вот знаю! Мне сама Найле рассказала!
— Про это-то ты знаешь. А что Алешка больше недели лежал в больнице?
— Алешка?
Лена так всплеснула руками, что ударила локтем того же лохматого юношу, видно, тоже безбилетника, так как он лез за ними на верхотуру.
— Динка, я не могу, сейчас же скажи, как, отчего?
— Ничего я говорить не буду. Успокой свои нежные нервы, он уже здоров как бык. Живет теперь у Марьи Антоновны, поступил, кроме завода, на рабфак. И не очень-то в тебе нуждается, да-с.
— Не нуждается?
— Помолчи, начинают.
Большой, с уходящими амфитеатром рядами, зал гудел, шевелился и вдруг разом стих. На эстраду крупными, медленными шагами вышел высокий, черноволосый человек в яркой рубашке навыпуск. Заложив руки за спину, зычно и просто, точно не с эстрады, а у себя дома, обратился в зал:
— Что, товарищи, не поломать ли нам сегодня привычный уклад? Вместо основного докладчика, обычно многословного и скучного, начнем-ка сразу… ну, скажем, с боевых петухов?
— Правильно, давай! Пусть сама молодежь слово скажет! — загудели в зале.
Высокий вскинул руку:
— Слушателей нет. Есть участники спора. Согласны? Начнет его вам известный…
На эстраду, не дав ему договорить, выбежал короткий человечек в сияющих очках, с разбухшим портфелем. Высокий развел руками и спрыгнул прямо в зал.
— Я буду краток! Я привык сразу брать быка за рога!.. — начал коротыш.
— Опять этот? Попал уже раз в фельетон…
— Нет, не скажите, эрудит!
— А, краснобай… — зашептались вокруг.
Коротыш бросил портфель прямо на пол:
— Общеизвестна поговорка: «Курица — не птица, студентка — не девица»!
Зал грохнул. Аплодисменты потонули в топоте, свисте.
— Это кто, поэт? — шепотом спросила Лена.
— Молчи!.. — зашипела Дина. — Поэты позже, сначала диспут о современной молодежи. Этого выпустили для затравки.
Коротыш театрально поднял руку:
— Аудитория подготовлена? Начинаю. Грядущее ждет от нас ответа. Кто же оно, поколение сильных, смелых, могучих?
Говорил он горячо, но его то и дело перебивали каверзными репликами:
— Старо
Коротыш огрызался, подпрыгивал от ярости. Лена плохо понимала его. Перепутываясь, сыпались слова: новая этика, буржуазные предрассудки, отрыжка нэпа, угроза мещанства, проблемы пола… Зато она с интересом рассматривала сидящих и даже стоящих в зале. Тут были и разряженные дамы в мехах, и румяные стриженые девушки в косоворотках, большеротые юнцы, вроде того лохмача, дяди во френчах и старцы в пенсне, с блокнотами в руках… Дина же слушала оратора с горящими ушами, раздувая ноздри, толкала Лену в бок, азартно шепча:
— Ты слышишь, эмо-цио-нальный?
Или:
— Старый идиот, это же надо доказать!
Когда в зале разгоралась перепалка, Лена тоже начинала хлопать или повизгивать. Было так занятно!
Но вот слово взял секретарь комсомола большого московского завода. На эстраду тихо, словно робея, вышел застенчивый с виду паренек в ковбойке. У него были льняные волосы и мальчишеский ясный голос.
— Предыдущий оратор знает все, — насмешливо и звонко сказал он. — Вы убедились в этом. Он спец в вопросах философии, литературы, истории. Он знает точно, что, когда и кто из великих людей сказал по любому вопросу… — Паренек помолчал. — Но он очень плохо знает то, о чем должен был говорить: нашу советскую молодежь!
Теперь зал грохнул, раскатился овацией.
— Правильно! — пискнула и Лена.
— Ты-то что понимаешь? — изумилась Дина.
— Я не понимаю, я чувствую!
— Ну и сиди тихо со своими чувствами. Он замечательно говорит. Смотри, очкарик уже лысину вытирает. Сейчас от него мокрое место останется!
— А ты тоже молчи, слушать мешаешь, — отомстила Лена.
С каждым словом паренька в зале становилось тише, напряженнее.
— Наша советская молодежь — это не те, кто шляется по пивным и выламывает ноги в чарльстоне, не зная, чем себя занять. Видимо, их-то и имел в виду предыдущий оратор… Но он ни слова не сказал о той молодежи, которая строит далекий Турксиб, закладывает Магнитку, возводит тракторный завод! Разве революционная романтика кончилась вместе с гражданской войной и нашей молодежи досталась обыденщина мелких дел? А Днепрогэс? А борьба с кулачеством? Разве это не революционная романтика? Это тот же фронт! И в первых его рядах — лучшие представители нашей молодежи!..
Паренек дал утихнуть неистовой волне аплодисментов.
— Товарищи! Борьба с прошлым продолжается везде и всюду. В быту, в сознании, на стройках и на полях нашей великой страны. Борьба за новую, прекрасную жизнь, за нового, красивого человека…
После перерыва, во время которого Дина бесцеремонно разглядывала всех, а Лена купила в буфете шоколадку, от половины которой Дина презрительно отказалась, появились поэты.
Первым на эстраду стремительно вышел красавец с великолепными, вразлет, бровями и бархатным, как у актера, голосом (зал стих в упоении) прочел: