Во имя Абартона
Шрифт:
– Не надо.
– Что значит!…
– Не надо, Мэб.
Реджинальд сел, почти упал на пол, продолжая прижимать руку к груди. Кровь при каждом выдохе пузырилась на бледных, сухих, искусанных губах. Мэб выругалась, отыскала, наконец, платок и принялась осторожно стирать эту кровь, бубня себе под нос. Она злилась. На Реджинальда — больше всего на Реджинальда, на вон Грева, на Абартон, на всю эту историю в целом. К глазам подступили злые, горькие слезы, которые приходилось смаргивать.
– Не надо…
На большее у Реджинальда не хватало сил. Он сидел, привалившись
– Я приведу кого-нибудь… - беспомощность приводила Мэб одновременно в ужас и бешенство. Она попыталась встать, но снова горячая рука стиснула ее запястье, сильно, почти до хруста в кости, до боли.
– Сядь.
Реджинальд ронял короткие слова, точно камни. Мэб почти физически ощущала их вес и то, как тяжело было произнести их. Она послушно села, подставляя плечо, на которое Реджинальд смог опереться, обвила его рукой за талию. В воздухе пахло кровью, пылью и грозой. И магией. Сила все еще была здесь, нависла над Абартоном, прижимая всех и каждого к земле. Впрочем, люди, лишенные магического дара, скорее всего уловили лишь отголосок.
– Антидоту это не навредило?
– пришло вдруг в голову. Мэб испуганно посмотрела на Реджинальда, и тот покачал головой.
– Нет. Зелье и…
– Не разговаривай, - велела Мэб строго, поворачиваясь, чтобы стереть кровь с белых сухих губ. Потом, не оставляя себе времени для раздумий, потянулась и коснулась их в осторожном, бережном поцелуе. Губы Реджинальда дрогнули. Мэб ощутила вкус крови. Отстранилась. Реджинальд следил за ней неподвижным, немигающим взглядом.
– Тебе нужно в постель.
– Согласен.
– Сэлвин будет в ярости, - покачала головой Мэб.
– Он скоро выделит для нас с тобой отдельную палату. Вставай, осторожно, медленно.
Она поднялась на ноги и кое-как сумела поднять и Реджинальда. Потом заглянула в люк, оценив по достоинству крутизну лестницы, штопором уходящей вниз. Два этажа. Мэб передернуло. И кто только придумал устраивать комнату для столь серьезных, трудозатратных ритуалов на самом верху?
Кто вообще придумал брать ректором Абартона человека, лишенного магии?!
– Медленно, медленно, - больше успокаивая себя, чем Реджинальда, Мэб начала спускаться.
Путь вниз занял немало времени. То и дело Реджинальд, и так идущий неспешно, останавливался, приваливался к стене и устало закрывал глаза. У Мэб в этим минуты сердце ёкало. Наконец, прошла кажется вечность, но они оказались-таки на нижнем ярусе ротонды, где уже поджидал доктор Льюис с парой санитаров. Он оглядел Реджинальда с головы до ног, перевел взгляд на Мэб, поцокал языком и неодобрительно покачал головой.
– Магическое истощение! Откат! Эншо, вы чем вообще думали?
– Кто-то должен, - пробормотал Реджинальд, и это была, кажется, слишком длинная для него фраза. Теряя сознание, он повис на руках у санитаров, оттеснивших Мэб.
– И о чем думал ректор?
– проворчал Льюис.
– Унесите его, капельница, укрепляющее. По стандарту. А вы...
Доктор подошел, схватил вдруг Мэб за подбородок и повернул ее лицо к
– Вы тоже отвратительно выглядите, леди Дерован. Еще не отошли от магического шока, а уже кинулись в эпицентр бури. Домой и спать!
– Нет, - покачала головой Мэю.
– Я иду с вами.
Льюис вскинул брови в недоумении и бросил короткий, понимающий взгляд в сторону двери. Реджинальда уже погрузили на носилки и унесли.
– Я понимаю вашу тревогу, леди Дерован, - проговорил наконец доктор, делая паузы, словно бы тщательно подбирая слова.
– Однако…
– Я иду с вами, - отрезала Мэб.
– Выспаться я могу и в больничном корпусе. Да, я понимаю, что от меня не будет никакой помощи, однако — я иду с вами. Ясно?
Льюис поднял обе руки, словно защищаясь, и ухмыльнулся.
– Воля ваша, воля ваша, дорогая леди. Вам, к слову, капельница тоже не помешает.
В приемном покое больничного корпуса собралась огромная толпа из преподавателей и студентов. Они галдели, точно стая растревоженных птиц, жалуясь на слабость и головную боль, но никак не желали умерить шум. Мэб почти не сомневалась, что большую часть этих людей привело в больницу любопытство. Во всяком случае, по словам доктора Льюиса, в чьем магическом даре она не сомневалась, возмущение магического поля было не настолько сильным, чтобы повредить кому-то по-настоящему серьезно. Мэб скорее всего ощутила его так ярко только из-за «Грёз», о чем благоразумно умолчала.
Она позволила осмотреть себя двум аспирантам Льюиса — сам доктор занялся Реджинальдом — покорно выпила укрепляющую настойку и легла в постель. Жалюзи на окне были подняты, и видно было, как стремительно темнеет небо и на Абартон наваливается гроза. Магическая сила, вырвавшаяся из-за ритуала на волю, притянула мощную бурю, и слышны были уже раскаты грома. Черные тучисослужили и добрую службу: никому из студентов и преподавателей не захотелось провести ночь в больнице, пропахшей лекарствами и дезинфектантом. К тому моменту, когда первые молнии засверкали над шпилями собора, уже стало тихо. Заглянула в палату медицинская сестра, заставила Мэб выпить еще полстакана горькой настойки, сетуя, что профессора совсем не щадят себя, а потом вышла, погасив свет. Мэб полежала немного, разглядывая полоску света, пробивающуюся из-под двери, потом поднялась и, набросив поверх больничной пижамы халат, выскользнула в коридор.
Кратковременная суматоха совсем улеглась, и абартонская университетская больница обрела свою привычную степенность. Дежурная медсестра вязала, устроившись на диванчике в холле. Где-то в лаборатории переговаривались засидевшиеся аспиранты из де Линси, у которых в сутках, очевидно, много больше часов, чем у нормальных людей. Мэб постояла немного в тени, ощущая себя героиней шпионского романа, потому сообразила, насколько это глупо, и спокойным шагом подошла к доске, на которой отмечены были все пациенты. Реджинальд Эншо, палата четырнадцать.