Во имя Ишмаэля

Дженна Джузеппе

Инспектор Гвидо Лопес

МИЛАН

25 МАРТА 2001 ГОДА

08:50

Прекрасный дух, представший нам тогда, Шел в белых ризах, и глаза светили, Как трепетная на заре звезда. Данте Алигьери. «Чистилище»

Ночь была ослепительной, и следующий день будет еще более ослепительным.

Когда все вокруг рушилось, открылся коридор, и Лопес смог дышать. Они нашли Ребекку. Шведку, которая встречалась

в Гамбурге с Клемансо перед покушением на Киссинджера. И с Терцани, миланским связным Ишмаэля. Это была женщина, «идеальная для главной роли», о которой Клемансо писал Бобу в мейлах, обнаруженных в Париже. Лопес попросил, чтоб они вели поиски более интенсивно. Передал коллегам в Гамбург некоторые данные из писем Клемансо. Например, тот факт, что Ребекка имеет некое отношение к местности Банхоф. Коллеги из Гамбурга проверяли информацию через информаторов в Банхофе, но это ни к чему не привело. Тогда они сосредоточили свои усилия на педофильской среде, на всех тех документах по этому делу, которые способствовали операции по перехвату на следующий день в гамбургском порту. Обмен детьми оказался предприятием, которым заправляли представители организованной преступности. Сведения поступили из департамента Рур. Гамбургская полиция нравов не стала лезть выше: никаких расследований о заказчиках детей, обычное стоячее болото, добропорядочное общество все это замалчивало, в Германии, как и везде. Однако, разыскивая Ребекку по наводке Лопеса, они просеяли имена, даты, адреса, чтобы проверить, существует ли какая-то шведка, играющая роль связной между заказчиками и криминальной организацией. Так ее нашли. Ребекка Нёрстром, 34 года, проживает в Лондоне, работает в области финансов. Получили отчет о ее поездках в Германию. Они не знали, что она сейчас в Гамбурге. Информаторы заговорили. Власти нарушили непременный принцип «сдерживания»: не трогать второй уровень, добропорядочное общество. Коллеги из Гамбурга обещали указать местонахождение Ребекки, но теперь они подозревали, что что-нибудь в ходе операции в порту может не сработать. Они затронули уровень, который обычно не трогали. Информаторов задержали в комиссариатах. Боялись, что те заговорят, расскажут, в каком направлении собирается действовать полиция. Коллега из Гамбурга сообщил по секрету: если просочится подобная информация, отреагируют политические круги. Пока Лопес слушал его, он уловил также голос Сантовито в коридоре. Он пришел в ярость. В Милане, сказал Лопес, все происходит точно таким же образом: отреагировали политические круги. Операция в Гамбурге будет проведена в десять часов вечера следующего дня. Одновременно они будут отслеживать Ребекку. Лопес приедет в Гамбург? Да. Машина заберет его в аэропорту. Он будет следить за ходом операции. В его распоряжение сразу же предоставят Ребекку — для допроса. Лопес снова ощутил, как за несколько часов до конца его коснулось ледяное дыхание Ишмаэля.

Было три часа ночи, когда он вышел с Фатебенефрателли. Уровень адреналина понизился, но упадок сил не стал сильнее. Он прошелся вдоль окружной дороги, ожидая, пока на него опустится сон, — впустую. Остановился у ночной табачной лавки на улице Крема, позади своего дома. Попросил немного кокаина и получил его. Нюхал его в туалете, глубоко в ноздрях чувствуя жжение — меловое и дезинфицирующее. Во рту появился приятный горький вкус. Он заказал два пива. Разразился гневом: лицо Инженера улыбалось среди многочисленных образов. Подъехала патрульная машина, его узнали, поприветствовали и уехали в замешательстве. Унижение жгло его, накатываясь волнами: операция на складе в Пьолтелло была глупостью. В пять он вернулся домой. Он не спал. Думал о Гамбурге. О том, что он спросит у Лауры Пенсанти в больнице. О том, почему женщина с дипломом психолога кончила тем, что стала центральной фигурой в садомазохистской оргии. И о том, что связывает ее, Гамбург и шведку с темным и ослепляющим именем Ишмаэля.

Он вышел из дому в восемь. Ноги были как ватные, он чувствовал себя очень слабым. Он

ничего не приготовил для Гамбурга, хотел вернуться в Милан, как только поговорит со шведкой. Нехотя заставил себя позавтракать, от молока стало кисло в горле. Больница находилась в десяти минутах ходьбы. Он зашел в кафе неподалеку. В девять был в отделении, куда положили Пенсанти. Перед палатой женщины он увидел агента в форме, который сидел, пристально глядя в пол. Тот встряхнулся, заметив Лопеса. Лопес сделал ему знак не вставать. Вошел без стука.

Лаура Пенсанти стояла рядом с железным шкафчиком, в легкой белой рубашке, бледная, с синяками под глазами, с голыми руками — запекшиеся следы ударов пересекали белую кожу, — она, казалось, была сделана из пластмассы, корка запекшейся крови видна на щиколотке. Она смотрела на Лопеса, как ребенок смотрит на незнакомую игрушку. Она снимала одежду с металлических плечиков. Лопес на мгновение снова увидел ее крутящейся на колесе, покинутую, в крови, — мрачный и светящийся водоворот.

Она положила одежду на кровать. Снова посмотрела на него.

— Вы — тот человек из полиции, который должен был прийти?

Лопес взял легкий алюминиевый стул, перетащил его ближе к кровати.

— Инспектор Гвндо Лопес. Как вы себя чувствуете?

Женщина теребила кончиками пальцев край рубашки, белой, небрежно брошенной на разобранную кровать. Она смотрела на Лопеса отстраненно, как будто его не существует.

— Хорошо. Ничего страшного, правда. Я могу идти. Врачи сказали мне, что я могу идти, вернуться домой.

Из окна — молочный свет.

— Я должен задать вам несколько вопросов. Это важно.

Она кивнула. Вспышка:струйка слюны, накануне ночью, на PAV, косо стекает у нее изо рта, в то время как колесо замедляет свой ход, а она уже больше ничего не чувствует.

Лопес:

— Я хотел спросить вас об Ишмаэле.

Глаза ее округлились. Она нахмурила лоб. Кожа была прозрачная, тонкая. Голубые вены едва заметно бились под кожей.

— О ком вы говорите?

— Ишмаэль.

На лбу ее, в самом центре, появилась складка. Молчание. Она покачала головой:

— В группе нет иностранцев.

Вспышка:Лауру Пенсанти снимают с колеса — мягкий мрамор, — маленькие алые ручейки текут по рукам, как слезы, плачущее тело.

Лопес:

— О какой группе вы говорите?

— О группе, которая собиралась вчера вечером.

Замешательство. Нежность и жажда.

— Простите, но что вы ищите, инспектор?

— Ишмаэля. Я ищу Ишмаэля.

Женщина отложила в сторону рубашку. Глубоко вздохнула. Лопесу все это показалось похожим на оживший давний сон. Ему казалось, будто она говорит с колеса, издалека.

— Говорю вам, инспектор: это серьезная группа. Инженер строг. Он следит за безопасностью среди нас. Мы знаем друг друга. У нас есть желания. А также отчаяние. Мы их удовлетворяем. Мы все делаем добровольно. И мы знаем друг друга. В группе нет никого по имени Ишмаэль.

Впечатление: она говорит правду. Лопес уточнил:

— Там был ребенок, под конец. Перед нашим вторжением ваш Инженер, который так дорожит безопасностью, принес ребенка.

— Это невозможно. — Она пульсировала, словно вена. Он тоже.

— Там был ребенок.

— Там никогда не было детей. Там никогда не будет детей. Это игра для взрослых. Как я вам уже говорила, мы все делаем добровольно.

— Вы потеряли сознание.

Еще одна вспышка: яркие четкие тонкие опущенные веки, бессильные руки и ноги, когда ее снимали с колеса.

— В это время принесли ребенка.

— Кто он?

— Мы этого не знаем. Какой-то человек забрал его с собой.

— Как выглядел этот человек?

— На нем была маска. Из кожи.

— На всехнадеты маски, когда мы играем.

Она говорила об этом как о чем-то далеком, безжизненном — о морской раковине, об ископаемом. О чем-то давнем, что не могло касаться ее.

— Вы обычно носите маску, синьорина Пенсанти?

— Обычно нет.