Во имя Истинно Великого

Фрозен Ника

«Все вынюхивает».

Сказать, что Ульриха боялись — это значит, не сказать ничего. С тех пор, как он, тринадцатилетним уехал вместе со святым отцом из собора Святого Харальда, о нем успели забыть, и когда, спустя пять лет, на освободившийся в связи с кончиной одного из служителей пост Святого Инквизитора приехал молодой, циничный и хладнокровный священник, жители с трудом узнали в нем весельчака Ульриха. Расчетливый и беспристрастный, он умел заставить человека говорить, и, несмотря на свою молодость, покончил уже с семью служительницами зла. Перед ним трепетали все.

Не

исключая герцога.

Ретран еще немного посмотрел вслед Ульриху, но мысли его вновь вернулись к Леаре. С тех пор, как на Старой дороге ему встретилась эта бестия, он не помнил себя. Ему, двадцатипятилетнему рыцарю монсеньера, непобедимому на поле боя и неотразимому в отношениях с женщинами, ударила по щеке бедная крестьянка, да еще и сказала: «Не тебе за мной гоняться!»

Ее дьявольский смех до сих пор звучал у него в ушах.

В тот раз он, встретив в безлюдном месте красивую селянку, решил поступить по своему обыкновению, и, соскочив с коня, попробовал сгрести девушку в охапку. Ретран не пил в тот день ни капли, но готов был поклясться, что каждый раз, когда он смыкал руки вокруг ее стана, она словно просачивалась сквозь его тело. Потом ей надоела эта забава.

— Вот что, Ретран, оставь меня в покое и дай пройти. Ты мне не ровня, — сказала она ему тогда.

Но он не послушал.

Звонкий удар вспугнул сидящих в траве птиц, а на лице рыцаря горел багровый шрам, так, словно его хлестнули раскаленным металлическим прутом.

Но пощечина оставила след не только на щеке.

Она резанула сердце.

Ретран поднял голову и оскалился на мерцающие в вышине звезды.

— Посмотрим, кто из нас кому ровня…

* * *

Инквизитор Ульрих приобрел привычку прогуливаться на закате. В это время, когда шла еще вечерняя месса, он точно знал, что не понадобится никому из храмовых обитателей, и поэтому мог позволить себе спокойно пройтись.

Вот и сегодня он не спеша вышел из центральных ворот собора, и направился на площадь. Из-за поворота послышался цокот копыт, показалась величественная процессия, возглавляемая герцогом Эрдентайном, спешащим преклонить колени перед ликом Истинно Великого. Ульрих подождал, покуда процессия завернет во внутренний дворик собора, и пошел дальше.

Лет за триста до его рождения один из предков Эрдентайна, Лоран, поддавшись блажи утереть нос соседям, заложил на берегу Реенора храм. Попутно с ним сооружалась деревушка строителей, впоследствии осевших там же. Собственно, не было бы ложью сказать, что Зеленая Роща образовалась исключительно благодаря людской блажи да Святому Харальду.

Острые шпили собора тянулись в заоблачную высь.

Закатные лучи освещали богатые витражи, тысячами солнц играя в разноцветных стёклах. Статуи святых и химер на карнизах казались живыми, а звуки органа разносились далеко окрест, возвещая прихожан о том, что в храме святого Харальда идет вечерняя месса. Он смотрел на величественное строение, щурясь от лучей заходящего солнца, и не верил своим глазам — вот оно — одно из пяти чудес света Новой эпохи.

Впервые Ульрих увидел это чудо еще ребенком и вот теперь, через пять лет, созерцал снова. На храмовой

площади почти ничего не изменилось — те же каштаны по периметру, та же брусчатка…

Смешавшись с толпой прихожан, Ульрих стоял подле главного входа и смотрел бронзовую табличку, на которой тремя языками (кертони и еще какими-то) значилось, что храм был возведен в 1154 году Новой эпохи.

Внезапно его поразило то величие, и та древность вкупе с какой-то мудростью, исходящая от этих стен. Ульриху вдруг вспомнилось, как он, ребенок, убегал от святых отцов чтобы поиграть со своими сверстниками, в том числе и с этой девочкой, Леарой.

— Да… ну и дурачок же я был, — проговорил он со вздохом, больше про себя, нежели вслух.

* * *

Ульрих обошел площадь, и уже было решил зайти обратно внутрь, как вдруг его кто-то негромко окликнул. Он медленно обернулся.

Возле ступенек суетился торговец — огненно-рыжий карлик, на невысоком столике перед ним лежали списки знаменитых Валменских образов и аккуратные стопки свечей. Когда же он в недоумении уставился на него, карлик совершенно бесцеремонно сгреб весь товар в деревянный саквояж и призывно замахал рукой:

— Я Вас, почтенный, второй день здесь жду, — он кивнул в сторону своего скарба, — ну, кое-какую денежку заработал, — хихикнул он, — так что, ужин за мной!

От такой наглости Ульриха взяла оторопь, и он попытался было пройти мимо, но противный карлик вцепился в его одеяние, и, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне, ему пришлось подчиниться.

«К тому же, это, в конце концов, моя святая обязанность — общаться с всякими странными личностями, выявляя среди них колдунов, ведьм и прочий человеческий мусор» — с этой мыслью Ульрих остановился.

— Так вот, — продолжал карлик, — Я знаю прекрасный погребок неподалеку, у дядюшки Кальруса. А какую там подают баранину, — его глаза мечтательно закатились под лоб. — Ну, чего стоим?

Удивляясь сам себе, Ульрих побрел за нелепым созданием, резво лавирующим между прохожими.

Баранина действительно оказалась отменной, а досточтимый хозяин рассыпался в любезностях перед представителем Инквизиции.

— Простите, уважаемый… даже имени вашего не знаю, — заговорил Инквизитор, подумав, что обращение навроде «чадо» или «сын мой» будет как минимум неуместным в трактире по отношению к полубесноватому карлику.

— Пустяки, зовите меня Кетэн. Кетэн Крамб, потомок доблестного рода Крамбов, коий уходит корнями в те благословенные времена, когда еще на берегу Реенора не было ни одного камня. Не говоря уже об этом — он кивнул в сторону храма.

— Так выходит, что…

— Совершенно верно, Ваше преосвященство. Мой сколько-то там раз прадедушка был главным архитектором. Он построил этот храм, получил от Его Светлости щедрые дары, а потом с ним случилась маленькая неприятность. Он умер от жары.

— То есть?

— Я хочу сказать, отче, что мой предок по обвинению в ереси и ведовству был сожжен, с молчаливого согласия ваших уважаемых и почитаемых коллег по цеху, если можно так выразиться; однако не стоит ворошить старую грязь. Нас ждет великое дело, отче!