Во имя Истинно Великого

Фрозен Ника

Как не нравилось ему новое место службы! Тихая местность, в которой ничего не происходило, кроме богослужения в соборе да герцогских приемов; а ему так хотелось действия!

Выслеживать ведьм, эту коросту на земном лике, приносить пользу, и, что скрывать, упиваться своей властью над людьми. Внутри него словно велся мысленный диалог:

«Но ведь если Леара не сумеет держать себя в руках — тебе придется сжечь ее».

«И что? Она же ведьма».

«И тебе не жаль девочку, с которой прошло все твое детство?»

«Я —

инквизитор, я не умею жалеть ведьм».

— Хорошо, — Ульрих услышал свой голос словно со стороны, — я буду поблизости. Только не нужно подвергать бедняжку истязаниям, иначе я буду вынужден призвать вас к ответственности.

И вот сейчас он, служитель Святой Инквизиции, прячется за деревом и смотрит на то, как рыцари унижают девушку.

Пусть и ведьму, но все же девушку.

Ульрих видел, как Ретран достал нож, но не придал этому особого значения, полагая, что это всего лишь один из способов вывести Леару из равновесия.

А когда лезвие прошлось по лицу — было уже поздно.

Слишком поздно для того, чтобы что-то менять.

Ульрих видел, как девушка резко вскинула голову, рванула руки — и оттолкнула державших ее рыцарей. Потом резко выпрямилась, стряхнула с себя куски ткани, еще недавно бывшие ее одеждой и веревками, обернулась, глядя на опешивших от неожиданности мужчин.

Никто из них явно не ждал такого развития событий.

Ульрих хотел выйти из своего убежища — но не смог двинуться; какая-то непонятная, тяжелая сила держала его на одном месте, словно в коконе, не позволяя шевельнуться и дающая возможность лишь дышать, и то с трудом.

Леара тем временем оказалась рядом со своими мучителями; Ульрих видел, что глаза ее подернулись точно такой же поволокой, как давно, в детстве, только сейчас эта пелена была прочной, почти что осязаемой.

Она невидяще посмотрела на них, потом свела руки вместе — Ульрих не понял, как и откуда, в руках девушки оказался длинный хлыст, состоящий словно из сплетенных языков пламени. Она лениво замахнулась и молча опустила раздвоенный кончик на тело стоявшего рядом с ней Ретрана.

Голос звучал глухо.

— Не. Смей. Меня. Трогать.

Латы раскололись, словно перезревший плод.

Пламя мягко и бесшумно вошло в тело.

На душе у Ульриха было гадко.

* * *

— Где она? — окрик разбудил меня. Набросив платье, я вышла во двор.

Вокруг стояла толпа.

Односельчане, рыцари, сам монсеньер герцог — все они собрались полукругом возле нашего дома.

Впереди всех возвышался Ульрих.

Холодный и невозмутимый, как сама Смерть.

— Ведьма!

— Что ты сделала с Ретраном?!

— Твое счастье, что он остался жив, иначе я бы сам разорвал тебя на куски!

Ульрих подошел ко мне, взял под руку и повел в телегу, стоявшую на центральном тракте.

Я не сопротивлялась.

Зачем?

Все равно, даже если я сейчас начну говорить,

что Ретран хотел убить меня, там, в лесу, мне никто не поверит.

Потому что ведьме нельзя верить.

И никому не будет дела до того, что я всего лишь защищалась, точнее, Сила словно сама защищала свою носительницу, я просто двигалась под ее потоками, охватившими меня с головы до ног.

А потом, обнаженная, прошла через лес и всю деревню к своему дому.

Моя одежда превратилась в лоскутки, и когда я уходила, то видела, что рыцари пытались подобрать их, дабы перевязать раны Ретрана, но это все равно никого не будет интересовать, ведь люди видят только то, что сами хотят видеть.

К тому же, я действительно ведьма.

И мне нет места в этом мире, как и не нашлось его для моей матери.

Поэтому я пришла домой и легла в постель, желая и не слышать стонов отца и ожидая, когда за мной придут.

* * *

Темница полностью оправдывала свое название.

Я растянулась на сене, вытянув ноги, и бездумно уставилась каменный потолок.

Вот и все.

Завтра на площади перед собором Святого Харальда разложат костер и меня не станет.

Наверное, есть все же Единый, или же Вальда, или еще кто-нибудь, управляющий всем этим миром — больше всего я молилась о том, чтобы меня не подвергли пыткам, и эта участь меня миновала, на следующее утро после моего заточения в герцогстве вспыхнула эпидемия.

Болезнь началась в моей родной деревне, и буквально за два дня распространилась по остальным и пришла в столицу. Стоит ли говорить, что обвинили в возникновении этой напасти меня — я же ведьма, а эпидемия так удачно началась!

Хотя я была ей даже благодарна — меня решили сжечь сразу же, не подвергая мучениям, призванным очистить мою душу.

Скоро придут стражники, чтобы отвести меня в собор — ночь перед костром ведьма обязана проводить в молитвах Истинно Великому.

Словно в подтверждение моим мыслям лязгнула дверь и показались конвоиры; до храма меня везли в закрытой повозке, но, прильнув глазом к выпавшему из доски сучку я увидела более, чем достаточно — улицы словно вымерли. Изредка, то тут, то там вздымался ввысь столб погребального костра, а в воздухе носилось амбре из запахов больных тел, гниющей плоти и дыма.

Мимо повозки проковыляла Марента, и я поразилась, что болезнь сделала за считанные дни с этой женщиной — кожа на лице вспучилась уродливыми волдырями, сочившимися кровью и гноем, ноги как-то странно, противоестественно выгнулись и при ходьбе она шаталась, будто вот-вот готовая упасть, от золотой прически не осталось и следа, волосы почти все выпали, и бесстыдно обнажился череп с потрескавшейся кожей.

Я вжалась в стены возка, удивляясь своим мыслям — завтра меня сожгут на костре, а сегодня я волнуюсь о том, чтобы не заболеть этой неясной и страшной болезнью.