Во имя Ленинграда
Шрифт:
"Здравствуй, Василий! Никогда не писал таких больших писем. Наберись терпения, прочти, и ты поймешь, какие барьеры и душевные трудности пришлось перенести за эти два курсантских месяца".
Дважды перечитал письмо, несколько раз брал в руки фотографию, ясно представляя, каким он был для безногого человека, повторный путь в небо.
Командир учебной истребительной эскадрильи, как сообщил Белоусов, в продолжительной беседе с ним повторял один и тот же вопрос: "Зачем человеку без обеих ног рваться в небо?" Леонид Георгиевич молча слушал незадачливого майора, который пришел
– А чем вы-то рискуете, товарищ майор? - с трудом сдерживая себя, спокойно ответил Белоусов.
– Я - только лишней катастрофой в безаварийной эскадрилье.
– Тогда не буду мешать вашему благополучию, - вставая, прервал беседу Белоусов и похромал к заместителю командира учебного полка подполковнику Борисову, который пришел на эту должность из 4-го ГИАП.
Подполковник Борисов, сам перенесший тяжелое ранение, душой понял Белоусова и лично взялся вводить его в боевой строй. За полтора десятка лет службы он подготовил не одну сотню пилотов, но сейчас и ему пришлось туговато. Восстановить летные способности потерявшего обе ноги, причем одну выше колена, да к тому же на боевом истребителе - такого мир еще не знал.
В этот день "виллис" подвез Борисова и Белоусова к стоянке учебных самолетов.
В первой кабине с помощью инструктора занял место Леонид Георгиевич. Во вторую сел Борисов. Он понимал, что сейчас решается судьба не просто одного человека - судьба подвига, без которого не может жить народ, борющийся за свое существование. И он, Борисов, принял это на свои плечи. За ним решающее слово. Сам бесконечно влюбленный в летное дело, он всем сердцем сочувствовал Белоусову и желал ему удачи.
Высота - 750 метров. Подполковник взял левой рукой переговорное устройство:
"Леонид Георгиевич! Бери управление". - И, к радости своей, не почувствовал перехода.
Белоусов крепко сдавил ручку и сектор газа, словно собирался рвануться на врага. Нет, при пилотировании по прямой и на плавных эволюциях этого делать нельзя, - ослабил напряжение.
– Делайте развороты и виражи, - приказал инструктор. Разворот влево, потом вправо - и сразу стало ясно, что
педалей ножного управления он не чувствует. Положение самолета резко меняется, на виражах он ведет себя плохо, словно за рулями неопытный юнец. Леонид вспомнил отработанные на земле движения и начал немного сползать с сиденья то влево, то вправо, всем телом нажимая на протезы.
Борисов строго следил за положением самолета, но в управление не вмешивался. Леонид с тревогой посмотрел на него через зеркало и увидел, что тот улыбнулся: значит, получается. Неважно, а все-таки... Это только начало. К сердцу прихлынула радость.
"Давай, Леонид Георгиевич, на аэродром, отдохнем малость", - раздался спокойный голос в наушниках.
Когда зарулили на заправочную, Борисов помог Белоусову выбраться из кабины, и тот почувствовал, что весь мокрый. С тревогой смотрел он в глаза подполковнику. Борисов помолчал немного и снова улыбнулся, потом крепко
– Со вторым летным рождением вас! Трудно, но будем учиться.
И Борисов, выкраивая время, стал кропотливо и последовательно заниматься с Белоусовым. Трудно сказать, у кого из них было больше терпения и настойчивости. Чуть только начинался день, У-2 был уже в воздухе. Они летали до начала общих полетов, потом, немного отдохнув, вновь поднимались. Дольше всего не давались Белоусову взлеты и посадки с боковым ветром. Было трудно удержать направление на разбеге и посадке, когда ноги должны быть особенно чувствительны, чтобы сохранить направление.
Борисов строго следил за каждой мелочью, замечал малейшую ошибку. Требовал повторять упражнение снова и снова. И ученик настойчиво накапливал опыт на самом безобидном и простом самолете.
Так закончился учебный курс на У-2. Начался новый этап, еще более кропотливый - на "яках" и "лавочкине". И опять до седьмого пота осваивал Леонид каждое движение корпусом. Постепенно скоростные машины начали покоряться ему, движения приобретали автоматизм.
Шел день за днем. Освоены обе учебные машины - глубокие виражи, боевые развороты, бочки, петли, иммельманы и штопор. Наконец-то после очередного полета Борисов закрыл фонарь инструкторской кабины, сказал дружески:
– Теперь, Леонид Георгиевич, можно лететь одному. Для начала сделай полет по кругу, потом - в зону на пилотаж.
Этот день стал праздником не только для Белоусова, но и для всего учебного полка - впервые в истории человек без обеих ног выполнил сложный пилотаж.
Через три дня Леониду Георгиевичу торжественно вручили боевой самолет, лучший истребитель "Лавочкин-5". И он вновь, на глазах сотен авиаторов, выполнил весь комплекс фигур.
Главное сделано. Теперь десяток полетов со стрельбой по буксирному конусу, по наземным целям, на бомбометание и финишная прямая - свободный воздушный "бой" одиночно, парой, звеном и эскадрильей...
Письмо Белоусова заканчивалось короткой фразой:
"Через 8-10 дней возвращаюсь в родной полк".
Утром это радостное известие стало достоянием всех гвардейцев: прилетает Белоусов!
Механики и мотористы, знавшие Леонида Георгиевича, поближе к столовой вырыли котлован. В нем собрали перевезенный из деревни небольшой домик в два окошка с видом на взлетную полосу.
– Здесь будет жить наш бывший командир эскадрильи, а рядом поставим красавца Ла-5, тогда все у него будет под руками, - отвечали они всем, кто спрашивал, для кого этот блиндаж.
Ждать Белоусова долго не пришлось. Через шесть дней на бреющем полете на большой скорости пронесся Ла-5. Самолет взмыл в красивом боевом развороте и затем лихо приземлился точно у посадочного знака. Дежурный по полетам флажком указал место, где была предусмотрена встреча. Белоусов мастерски зарулил, выключил мотор. Старший техник звена капитан Брусницын, тот, кто обслуживал белоусовскую "чайку" на Ханко, вскочил на крыло, обнял своего бывшего командира, помог выбраться из кабины. Леонид Георгиевич, не снимая шлема, счастливый, широко улыбающийся, пошел мне навстречу. Я обнял его, не дав приложить руку к шлему.