Во имя Ленинграда
Шрифт:
10 октября ближе к вечеру неожиданно прилетел с аэродрома Ханко капитан Белоусов. Мы с Васильевым пошли к землянке штаба полка.
Васильев хорошо знал Белоусова, а я много слышал о нем: прославленный истребитель, мастер штурмовых ударов по кораблям и аэродромам врага, человек большой воли и силы. Он сумел победить саму смерть: получил тяжелейшие ожоги при выполнении боевого задания еще в 1938 году и выжил, удивив до крайности врачей. Я знал также, что во время советско-финляндской войны, еще не закончив лечение, он дрался с врагом и за мужество был награжден орденом Красного Знамени.
Недалеко
– Здравствуйте, товарищ капитан, какими судьбами здесь? - воскликнул Васильев.
Капитан быстро вскинул голову, попытался встать, но, чуть приподнявшись, снова сел и как-то душевно, мягко молвил:
– Это ты, Миша? Здравствуй... Здравствуйте, богатыри, рад вас видеть. Наверное, одними судьбами мы оказались здесь. Извините, я посижу - очень болят ноги. Устраивайтесь рядом, поговорим. Расскажите, как у вас дела?
– Лучше вы расскажите, товарищ капитан. Ведь мы собрались к вам на подмогу! Как там на островах и на Ханко? Как ведет себя в воздухе фашист, какую тактику применяет?
Изуродованное ожогами лицо капитана засветилось.
– Неужели подкрепление? Ух, как это здорово, друзья мои! Летчиков на Ханко осталось совсем мало, им очень тяжело... А мне в такое трудное время приходится улетать оттуда: нужно срочно лечиться.
Мы сидели у землянки до темноты. Белоусов подробно рассказал нам о воздушных боях, о тяжелом положении войск на Моонзундских островах. Большинство летчиков, начинавших там войну, погибли. После падения Таллина два звена И-16 и звено "чаек" из состава ханковской группы улетели на Эзель для усиления авиационного прикрытия. Дрались они там не щадя своих сил и жизней. Кое-кто вернулся. Теперь на Ханко осталось три боевых экипажа на И-16, два - на "чайках" да один - на МБР-2 - ночью летает на разведку. "Ваша шестерка, да тем более на И-16 двадцать девятой серии, - это большая сила. Вылетайте скорее..."
После ужина вся наша шестерка пришла в землянку к Леониду Георгиевичу Белоусову. Он подробно рассказал, как нужно взлетать и садиться на аэродроме Ханко в то время, когда артиллерия противника ведет огонь, и в промежутках между артобстрелами.
На второй день Леонид Георгиевич не смог оставаться на аэродроме и сам два раза слетал с нами на штурмовку...
Вечером после ужина пожилой механик ремонтных мастерских, призванный из запаса, остановил меня и Васильева у столовой и спросил:
– Вы летчики с "ишаков"? Говорят, у вас подвесные баки новой конструкции не работают? Я до мобилизации подвешивал их на заводе летчикам-испытателям, так они их очень хвалили. Покажите их мне завтра, если можно.
– Не только можно, но и нужно, - ответил я ему. - Приходите утром часам к семи. Баки лежат на стоянке рядом с "ишаком" номер тридцать три.
– Ладно.
Мы с Васильевым переглянулись и пошли отдыхать в бывший пороховой погреб - самое прочное и, наверное, самое огромное сооружение на всем острове Котлин.
Утром, когда я подошел к самолету, наш новый знакомый сидел на корточках около баков и ковырял какой-то железкой дренажную трубочку у каждого бака. Увидев
– Кто осматривал баки?
– Кто? Да их смотрели все, чуть ли не до командующего авиацией.
– Где твой техник, лейтенант? Мне нужно крепкое шило и круглый напильник, я эти баки через несколько минут приведу в порядок, - заверил он.
Я позвал моториста, велел дать необходимый инструмент и помогать механику во всем.
– Не надо мне помогать, давай, моторяга, неси инструментальную сумку!
Меня все это крайне заинтересовало, я подошел к бакам. Заводской механик ткнул пальцем в кончик дренажной трубки.
– Смотри, там транспортная пробка, ее ставят перед отправкой баков на склады, чтобы туда влага и грязь не попадали...
Все оказалось до смешного просто. И получилось, что простой механик из мастерских, как говорится, утер нос всей инженерной службе авиационного полка и разным инспекторам, по вине которых нас, летчиков, чуть не отдали под трибунал.
Лейтенант Васильев приказал подвесить баки на его и мой самолеты и пошел за разрешением на пробный вылет.
Через полчаса мы были в воздухе, пронеслись несколько раз над аэродромом на бреющем полете, потом парой сделали боевой разворот и сели. Баки работали отлично. После нас сразу же поднялись и остальные четыре машины. Летчики доложили, что баки работают нормально, только лейтенант Денисов сообщил, что на больших оборотах мотор сильно трясет. Он эту тряску замечал и раньше, но она была слабее. Командир нашей группы приказал заправить основной бак и сам взлетел на самолете Денисова. После посадки он велел технику записать в формуляре, что мотор работает нормально на всех режимах. Потом отвел Денисова в сторону, тихо сказал: "Трясет тебя, а не мотор", - и пошел на КП полка доложить по прямому телефону командиру бригады полковнику Романенко о готовности к вылету. Романенко поблагодарил и попросил сообщить фамилию механика, обнаружившего дефект.
Теперь мы ждали команду на вылет, хотя знали от метеорологов, что во второй половине дня погода резко ухудшится. Так оно и получилось - весь вечер и ночь лил дождь. Утром мы шли по мокрой тропинке Петровского парка из столовой к самолетам. Облака неслись низко, ветер трепал верхушки вековых деревьев.
– Вот в такую погоду надо лететь на Ханко, - сказал Алим Байсултанов, ни один "мессер" не перехватит.
– Да нет, Алимушка, ровно месяц назад тринадцатого сентября, когда я в такую погоду на безоружном самолете летел через Ладожское озеро, меня не один, а четыре "мессера" едва не перехватили. А сегодня как раз тринадцатое число... - возразил я, смеясь.
И бывает же так! Нас догнал дежурный по столовой и закричал, чтобы кто-нибудь из ханковской группы вернулся к телефону.
– Ну, вот и задание, - пошутил я мрачно. - Давай, Миша, схожу я...
Оперативный дежурный штаба бригады сказал по телефону:
– Запишите или запомните приказание: группе лейтенанта Васильева в десять ноль-ноль вылететь на аэродром Ханко, там погода хорошая. Ясно?
– Все понятно, товарищ дежурный.
Догнав товарищей, я сообщил о полученном приказе. Каждый воспринял мои слова в зависимости от характера и темперамента.