Во имя Мати, Дочи и Святой души
Шрифт:
10
И тут их прервал колокольчик.
Соня определила точно – как по внутренним часам.
– Зовут, – спохватилась Соня. – Побежали.
– Быстрей! – торопила, таща Клаву за руку. – Кто последняя – щипчики получит!
Сестры бежали со всех сторон.
Они прибежали опять в молельню.
Из другой двери в передней стене вышла Свами.
Все упали навстречу ей на колени и лбами коснулись пола. И Клава за всеми.
– Все здесь? –
Как будто и сама не проникала всех насквозь – и каждую отдельно. Каждого тоже.
– Все наличные, а последняя – сестра Надя, – доложил горбатый мужичок.
– Сплюха-копуха! – закричали все. – Сплюха-копуха!
– Щипчики ей – и с вывертом! – приказала Свами.
Горбун вывел ту самую толстую глупого вида кухонную сестру, которая размазывала кашу по мискам, сорвал с нее обвисший потертый плащ, скорее – балахон, и все сестры с визгом бросились на нее и стали щипать дряблую кожу. И Клава со всеми.
– Ой, Божа, помилуй, Божа! – повторяла толстуха.
Боровки в этом не участвовали. Они расположились сзади, стоя на четвереньках – как и полагается их породе.
– Ну будет, – кивнула Свами, и толстуху оставили в покое.
Та подняла свой балахон и поплелась на место.
– Кто копается, не бдит перед Госпожой Божей, тот притягивает к нам мерзость мира, – объявила Свами. – Прогоним мерзость мира, любезные сестры!
– Прочь мерзость мира, прочь мерзость мира, – быстро-быстро стали бормотать все.
И Клава со всеми.
– Быстрее! – вскрикивала Свами. – Еще быстрее!
Захлебываясь быстрыми словами, Клава словно бы взлетела. Ей казалось, от нее исходит сила, отгоняет эту мерзость, которая отодвигается и вылетает в окна.
– Люди – белые обезьяны! – возгласила Свами. – Люди неверные – белые обезьяны!
И все забормотали, перегоняя подруга подругу:
– Белые обезьяны… белые обезьяны… белые обезьяны…
Отвратительные белые обезьяны – правда! И сама Клава была прежде только белой обезьянкой. А мамусенька с папусей – подавно. А Павлик? Он и до обезьяны не дотягивал. Да все, все, все!
И как же сладко очиститься, уйти из обезьяньего стада!
– Знают только жрачку и случку!
– Жрачку и случку… – забормотали, – жрачку и случку…
– Только мы вышли из обезьян! Только мы познали любовь Божи!
– Любовь Божи… любовь Божи…
И сладко стало, и легко – будто уже в раю.
– Мы спасемся! Наша – жизнь вечная!
– Вечная… вечная… вечная…
– Мы спасемся, когда Госпожа Божа выметет за порог невров и неверок как мусор человеческий! Мусор – в пекло, а нам в чистом доме с Мати, Дочей и Святой Душой – жизнь вечная!
Вечная жизнь – это же главное счастье! Чтобы никогда не лежать в страшном
Клава познала, что Госпожа Божа полюбила ее, маленькую и ничтожную. Если бы не полюбила, не привела бы сюда, оставила в мерзкой их комнате рядом с обезьяней случкой папуси с мамусенькой.
Полюбила ее Божа, полюбила!!
Полюбила – полу-била. Надо терпеть. Бьет – значит любит.
Кто-то вскрикнул сзади. И сразу несколько вскриков в ответ.
Клава и сама, не помня себя, кажется, закричала.
То ли колокольчик зазвонил снова, то ли в ушах звонили колокольчики небесные.
– Хватит! – донеслось сквозь звон. – Хватит. Очистились на сегодня.
Клава очнулась.
– Ну, кто пописался малость? Сестра Ирочка, ты боровков пощупай. Потому что твари лукавые.
Ира вела из задних рядом двух боровков. Один – Валерик. А другой – кудрявый и светленький – Клава подумала, это и есть тот самый Толик, который целовал Соню в пятку.
Клаву тем временем проверила Соня – тем же жестом, как проверял папусик – дома, далеко.
– Сухая ты, – оглянулась на идущих боровков и добавила: – А я вот – мокрая.
Соня встала.
– Я пописалась малость, сладкая Свами.
– Выходи, – благожелательно кивнула Свами.
Все трое без всяких команд обнажились – знали порядок.
– Пописались малость, значит слова тоже наружу просятся, – сказала Свами. – Всем нам в Слабодном Сестричестве нашем нечего скрывать друг от друга – ни на теле, ни в душе. Ну и скажите громко и прямо мысли ваши. Ты, – она указала на Валерика.
– У меня новые мысли появились, – сразу и свободно начал Валерик, – когда утром увидел новую сестру нашу Калерию. Мне захотелось обнимать ее и целовать больше, чем других сестер. И я пожелал изо всех сил, чтобы сладкая Свами отдала меня ей в боровки. И когда сладкая Свами отдала, я очень был рад. Вот.
– Хорошо. Прямо сказал братик наш. Кто спросить хочет?
Ира спросила:
– А червя своего не захотелось запустить в жалейку к новой сестре?
– Захотелось, – ответил Валерик.
И все увидели, что ему и сейчас снова хочется.
– Еще кто спросит? – кивнула Свами.
Наступило молчание, казалось, больше никто не спросит, и вдруг спросил горбун:
– А раньше, когда ты еще не жил в семье нашей спасательной, тебе не хотелось того же к своей бывшей матери, которая тебя родила?
– Хотелось, – свободно сознался Валерик.
– Расскажи подробно, когда хотелось?
– Когда мы вместе в баню ходили.
– Так там со всеми хотелось, наверное?