Во имя отца и сына
Шрифт:
После работы Емельян пригласил Мусу к себе на дачу. К удивлению Глебова, Муса отказался, сославшись на неотложное дело.
– Понимаете, если б вы заранее предупредили, - объяснил Муса, - а то я уже договорился, неудобно, человек будет ждать.
– Понимаю: свидание, - улыбнулся Глебов.
– Деловое, Емельян Прокопович, деятель один, - озорно улыбался Муса.
– Ну раз деятель, давай.
Художник Илья Семенов поджидал Мусу в ресторане "Прага", на четвертом этаже, в так называемом зимнем саду. Обед уже был заказан, и к приходу Мусы на столе появился
– Давно я тебя не видел, старина, где пропадал?
– Илья протянул Мусе тонкую руку.
– Уезжал куда-нибудь? В Крым, на Кавказ, на Балтику?
– Нет, довольствовался Москвой-рекой, - небрежно бросил Муса и взглянул на художника: знает о суде или нет? "Наверное, знает, но виду не подает. Зачем, однако, я ему понадобился?"
– Тоже неплохо. Лето в Подмосковье нынче было по заказу, - заметил Илья, наливая рюмку Мусе.
– Кому как!
– уклонился от прямого ответа Муса.
Семенов сделал вид, что не понял этого, и сказал:
– На юг надо ехать. Сейчас - начало бархатного сезона.
– Для кого бархатный, а для кого хлопчатобумажный, - заметил Муса и, чокнувшись, выпил коньяк.
– Брось хандрить, Хол. Давай-ка лучше махнем на юг. У меня есть две курсовки в Сухуми.
– Что ж, счастливого пути!
– А ты?
– Семенов сделал удивленные глаза.
– Я теперь трудящийся пролетарий. Рабочий завода "Богатырь". Можете не любить и не жаловать, я не ваш покорный слуга.
– Ты серьезно? Ты, Мусик Хол, - рабочий завода?!
– изумился художник и притворно расхохотался.
– Надолго ли?
– На многие лета.
– Ну ладно, давай говорить всерьез: что ты нашел на заводе?
– Пока ничего, не считая работы, от которой гудит спина, и зарплаты, причитающейся за это.
– 'И много тебе платят?
– Для начала не балуют. Хватит на три хороших захода в "Арагви" с последующим заплывом в "Волгу" - на карпа в сметане.
– Не жирно. А я очень надеялся на твою компанию. Мне там, на юге, кой-какие этюды надо сделать.
– Ну и давай, - неопределенно буркнул Муса и поглядел на художника: цель встречи ему пока что не была ясна.
– Мне нужен помощник, - пояснил Илья.
– Таскать этюдник?
– Не только. Натурщик нужен. Юноша у моря.
Объяснение Семенова показалось Мусе рассчитанным на простаков, которые не имеют представления о работе живописца. Он не поверил Илье, но, чтобы не лишать его надежды, спросил:
– А на какие шиши поедет помощник?
– Беру на полное иждивение.
– Сроком?
– Пока на месяц.
– А потом?
– Там видно будет. Кстати, я давно хотел предложить тебе работенку в художественных мастерских, да видел - ты не нуждаешься. Не пыльно и денежно. Во всяком случае, раз в пять больше, чем на заводе.
– Интересно. А тебе известно, что твой покорный слуга смыслит в искусстве ничуть не больше, чем ты в ветеринарии?
– И не нужно, - вполне серьезно сказал Семенов.
– Ты будешь деньги делать. Для художников. Дело и деньги. Художники нынче живут худо. Заказов нет, меценатов
Похоже было на то, что Семенов высказывает давно наболевшее. Увлекшись, он ушел от основной темы, ради которой встретился с Мухтасиповым. Впрочем, Семенов не спешил: задуманное дело требовало времени. Кроме того, надо было учитывать и капризный характер Мусы, предпочитавшего пряник, а не кнут. "Пряник" в графине кончался. Семенов подозвал официанта и, указав глазами на графин, продолжал, возвращаясь к главному:
– А ты думаешь, те, кто ведает художниками и их мастерскими, имеют отношение к искусству? Наивняга! Да им это и не нужно. Это дело коммерческое. Там нужен человек вроде тебя и Ефима Евсеевича. Вот, например, должность, которую мог бы получить ты. Что от тебя потребовалось бы? Выгодно реализовать продукцию. Короче - всучить разную дребедень клубам, организациям, учреждениям и получить хорошую деньгу. Достать заказ. Найти заказчика. Это все должен делать человек, обладающий коммерческой смекалкой.
Наконец Мухтасипов решил, что понял смысл встречи: Семенову и К° нужен был человек, умеющий делать бизнес. А бизнес видно, большой, Муса это чувствовал нюхом опытного маклера. Но он ошибался: предложение Семенова было одним из пунктов стратегического плана, намеченного "четверкой" на квартире Озерова.
А Семенов все говорил, рисуя радужные перспективы, которые захмелевшему Мусе казались грандиозными, разжигали в нем уснувшие было страсти.
– А потом, - Семенов мечтательно смотрел на Мусу, приподняв рюмку с коричнево-золотистым коньяком, - потом поедем с тобой по Руси скупать иконы. Это настоящий капитал: иностранцы платят тысячи!
Расстались они поздно вечером. И не в "Праге", а в Химках, в ресторане "Волга". Муса был крепко пьян. Но когда Семенов, протянув ему руку, с нажимом сказал:
– Значит, договорились. Через пять дней мы купаемся в вине и пьем Черное море… Наоборот - купаемся в Черном море и пьем вино. Решено?
– Подумаю, - ушел от ответа Муса.
– Чего думать? Все же ясно.
– Я подумаю. Имею я право думать или нет?
– настаивал на своем Муса, едва ворочая языком.
– Имею я право сам решать или нет?
– Решай, да поскорей: у меня курсовки горят.
– Ну и пускай горят. Можно и без них, дикарем…
– Зачем же: они денег стоят.
– Пускай горят и деньги. На иконах заработаем. У иностранцев много денег. Доллары.
Так они ни до чего определенного и не договорились в тот вечер.
Теплым рябиновым августом уходило подмосковное пето Пора было собирать в школу ребят. И дачники потихоньку уезжали. Для Емельяна лето пролетело как-то незаметно, промелькнуло электричкой среди лесных опушек. Не успел он оглянуться, как приближавшийся сентябрь напомнил ему о детских заботах: Русику понадобилось купить альбом для рисования, Любочка просила отца зайти за нотами в музыкальный магазин, а за какими, сказать забыла. Лена ездила на учительскую конференцию. А вчера решила, что нужно уже переезжать в Москву, не дожидаясь последнего дня августа.