Во имя Разума. Уникум
Шрифт:
– Не проще ли сразу отправиться в прошлое? – предложил Вадим. – Прямо к Тунгусскому метеориту?
– При перемещении в прошлое возникает погрешность на сопротивление отрицательного времени – это как плавание против течения. И вы, Вадим, попадете не точно куда задумали. Можно ведь нарваться прямо на взрыв! Степень погрешности зависит от глубины проникновения в прошлое и поэтому непостоянна. Браслет, конечно же, можно было усовершенствовать, чтобы он мог корректировать время, но Талариус после покушения на него запретил эти путешествия и все с ними связанное.
– А не получится так, что я совмещусь с этим Матвеем в одной точке времени и пространства?
– Браслет этого не допустит, – успокоил Георагзис. – Конечно, если ему не дать такую команду.
– Ну, тогда чего мы ждем? – заторопил Вадим. – Я готов к приключениям.
– Но запомните, Вадим! – предостерег напоследок Георагзис, надевая ему на голову шлем. – Прежде чем совершить прыжок во времени и нажать на браслете нужную кнопку, отдайте мысленный приказ: «В бункер!». Помните об отдаче энергии при прыжке. Когда же будете возвращаться назад, нажмете вот эту кнопку – «сброс». Тогда вы вернетесь на исходную точку времени, сюда, абсолютно точно. Вернуться всегда проще, это все равно что зачеркнуть пройденный путь.
– Но ведь тогда я изменю прошлое! – осенило Вадима. – Ваш мир не исчезнет вместе с вами, правитель?
– Ничто не исчезает в никуда, – заверил его Георагзис. – Это противоречит природе, закону сохранения. Мир просто раздвоится.
– Я не совсем понял…
– Параллельные миры. Они возникают из—за таких несоответствий и противоречий. Миры с измененной реальностью. В них тоже можно путешествовать. Браслет сам найдет дорогу домой.
– Мудрено как—то! – скептически покачал головой Вадим. Но затем решился: – Ладно, поехали! Время не ждет.
– Удачи.
Георагзис нажал какие—то клавиши на панели пульта. Цветными всполохами запестрели экраны, замигали лампочки—индикаторы. В глазах потемнело. Сознание стало уплывать…
Часть 3. Сияна
Глава 1
Они появились внезапно, искрящиеся голубые фигуры, едва забрезжила заря. Вышли из густого ельника и, осторожно, как—то не очень уверенно переставляя ноги по траве, направились к таежному поселению и остановились у ближайшего сложенного из кедровых бревен дома.
Матвей, заспанный, всклокоченный, почесывая спину под рубахой, выходил из сарая с топором нарубить сучьев. И тут же в ужасе попятился:
– Силы небесные! Кто ж это такие?
– Ангелы, ангелы с неба сошли! – всплеснула руками Тонька и выронила ведро с помоями себе под ноги.
– Темнота! – хмыкнул Степан, появляясь на пороге. – То люди со звезд! Мне давеча одну байку про другие миры заезжий купец сказывал, ну тот, что за куниц да белок сахару дал да муки. Обещался таку книжку привезть, про хуманодов энтих.
– Ты сам как хуманода! – замахнулась на него Тонька. – Несет околесицу, безбожник, балабол!
– Ведро подбери, вон весь подол
Пришельцы подходили все ближе. Они уже не казались такими нереальными, хотя их тела окружал защитный мерцающий ореол. И одеты непонятно. Издалека, наверное, прибыли, из дальних стран. Их было пятеро. Один из них, видно, главный – он шел впереди, – выделялся высоким ростом по—сравнению с остальными. Те же были мелкие, как подростки, едва доставали ему до плеча, и с волосами до плеч. А одна из них, кажется, девка – волосы ниже пояса, глазищи как блюдца.
– Милости просим в дом, гости дорогие! – в пояс поклонилась им Тонька. Голос ее дрожал от волнения. – Чем богаты…
Главный из пришельцев шагнул вперед:
– Спасибо, хозяюшка. Мы ненадолго. Мы путешествуем.
Все вошли в дом. В темном отгороженном занавеской углу неподвижно лежала изможденная, иссохшая от болезни женщина.
– Хворая она, матушка наша, – сокрушенно покачала головой Тонька, раздвинув занавеску. – Зовут ее Евдокия. Которое лето лежит, не встает. Вот и руки отнялись, и говорить перестала. От тунгусов шамана приводили – помрет, сказал, к снегу, и сделать, мол, больше ничего нельзя.
От пришельцев вдруг отделилась девушка. Ее тонкие бледные руки с длинными пальцами распростерлись над больной и, почти не касаясь, как бы ощупывали ее с головы до ног. Огромные сиреневые глаза девушки мерцали в темноте колдовским светом, а от ее серебристых, пушистых, как мех, волос, казалось, шло сияние.
Матвей как завороженный не мог отвести от нее глаз. Ему вдруг захотелось коснуться ее рукой, совсем чуть—чуть, чтобы она не заметила. Хотелось убедиться, что она живая и теплая, а не привидение, не мираж. Но он ни за что бы не посмел. А она вдруг оглянулась, чувствуя его взгляд, и посмотрела на него своими глазищами—омутами, и он понял, что пропал, умер, растворился в ней.
– Надо открыть окна, – сказала она. – Нужен свежий воздух.
Голосок ее переливался, как нежная мелодия, как пение птицы, как звон ручья в лесу, и все слова, произносимые ею, становились прекрасными, полными затаенного смысла, глубокого звучания и красоты.
Матвей как заколдованный продолжал ошалело таращиться на нее, и тут Степан дернул его за рукав и потащил к двери:
– Ты что, оглох? Открой дверь, а я – окна… Да что это с тобой?
– Ведьма! – деревянными губами бормотал Матвей, пятясь к двери. – Как есть ведьма!
– Втюрился, вот и весь сказ! – хмыкнул Степан. – Хороша деваха! Да не нашей породы. Уж больно худосочна. Родить не сможет. Ни ведра воды принести, ни косить, ни стирать… Не—е, по мне, так наша Тонька гораздо лучше!
– Завтра к вечеру эта женщина поднимется на ноги, – сказала девушка. – До следующего утра она будет спать.
– Чудеса! – изумлялась Тонька. – Она совсем поправится, ходить будет?
– Да, – ответила гостья. – Болезнь покидает ее.
– Это чудо! – ахала Тонька. – Волшебство!