Во имя справедливости
Шрифт:
— Вот уж не знаю! — огрызнулся Кауэрт. — Но между прочим, он сказал мне, что лгать отнюдь не сложнее, чем убивать людей. Представьте себе, что Салливан признался в убийстве какого-нибудь человека, а такого человека вообще не убивали или его убийца уже найден! Представьте, какая начнется путаница! А Салливан признался в том, что он прикончил немало народу…
— Сколько?
— Не менее сорока.
Толпа загудела. На журналиста вновь посыпался град вопросов, и ему показалось, что прожекторы в вестибюле вспыхнули с новой силой.
— Где Салливан совершил
— Во Флориде, в Луизиане и в Алабаме. Кроме того, он сознался в грабежах и изнасилованиях.
— На протяжении какого времени?
— На протяжении нескольких месяцев или даже лет.
— А как насчет убийства его матери и отчима в округе Монро? Он что-нибудь сказал вам об этом?
— По его словам, это убийство было совершено по его поручению, — выдохнул Кауэрт и заметил, как Андреа Шеффер что-то прошептала на ухо своему напарнику, который изменился в лице.
— Кем совершено это убийство? Кто выполнил поручение Салливана?
— Не знаю, — солгал Кауэрт. — Салливан не назвал мне этого человека.
— Не может быть! Неужели вы его об этом не спросили?
— Я спрашивал, но он отказался отвечать, — снова солгал Кауэрт.
— Как же Салливан связался с этим убийцей? Ведь его телефонные разговоры прослушивались, его письма проверялись, он сидел в одиночной камере! Как Салливан мог дать кому-то такое поручение?! — заволновалась толпа журналистов.
— Салливан намекнул, что все организовал по тайным каналам, существующим в тюремной среде! — На этот раз Кауэрт не солгал, а просто исказил правду.
— Вы чего-то недоговариваете, Кауэрт! — выкрикнул кто-то.
Журналист замотал головой в знак отрицания.
— Расскажите нам все подробности!
Кауэрт вновь покачал головой.
— Вы опубликуете их завтра в «Майами джорнел»?
Кауэрт просто чувствовал, как вокруг вздымаются волны зависти. Еще бы! Ведь любой из его коллег продал бы душу дьяволу только за то, чтобы несколько минут поговорить с Салливаном. Все подозревали, что Кауэрт что-то знает, но не могли догадаться, что именно. Информация для журналистов — на вес золота, а репортер явно намеревался держать в тайне найденную им золотую жилу. При этом он прекрасно понимал, что, если тайна Салливана когда-нибудь всплывет, прощения ему не будет.
— Я еще не знаю, когда что-нибудь опубликую! — воскликнул Кауэрт. — Мне сначала нужно во всем самому разобраться. У меня несколько часов магнитофонных записей…
— Салливан был сумасшедшим?
— Скорее, он был психопатом. У него обо всем было свое представление.
Тут Кауэрт не покривил душой, но в этот момент последовал вопрос, которого он боялся больше всего:
— Что Салливан рассказал вам об убийстве Джоанны Шрайвер? Он в нем сознался?
Кауэрт понимал, что достаточно сказать «да», стереть слова Салливана с магнитофонной ленты и обо всем позабыть, но решил, что после этого ему будет очень трудно жить на свете. Поэтому он пробормотал очередную полуправду:
— Салливан упомянул Джоанну Шрайвер.
— Это Салливан ее убил?
— Он рассказал мне, как было совершено
— Почему вы не отвечаете прямо, убил ли Салливан Джоанну Шрайвер?
— Видите ли, — пробормотал Кауэрт, — Салливан был странным человеком. Часто его было нелегко понять. Даже во время своего последнего признания он изъяснялся довольно неоднозначно.
— Что он сказал о Фергюсоне?
— Салливан ненавидел Фергюсона лютой ненавистью, — заявил Кауэрт.
— Он так и сказал?
— У меня сложилось впечатление, что Салливан при малейшей возможности убил бы Фергюсона. Если бы Салливан смог, он, безусловно, включил бы Фергюсона в список своих жертв.
Толпа явно позабыла об убийстве Джоанны Шрайвер, и Кауэрт украдкой перевел дух. Включив Фергюсона в состав потенциальных жертв Салливана, Кауэрт умудрился исключить его из списка подозреваемых в убийстве несчастной девочки.
— Вы ознакомите нас с содержанием вашего разговора с Салливаном?
— Я не обязан это делать.
Этот ответ еще больше разозлил журналистов.
— Что вы намереваетесь делать с вашими записями? Сядете за книгу?
— Почему вы не желаете делиться с нами информацией?
— Вы рассчитываете еще на одну Пулицеровскую премию?
Кауэрт покачал головой и подумал, что скоро, видимо, придется распрощаться и с той премией, что он уже получил. О какой премии может идти речь?! Пережить бы весь этот кошмар!
Он поднял руку, призывая собравшихся к вниманию, и сказал:
— Было бы здорово, если бы сегодняшняя смертная казнь стала последней строкой в истории Блэра Салливана, но, к сожалению, это не так. В этой истории придется разбираться еще очень долго. А сейчас я должен идти, мне нужно поговорить с представителями полиции. Кроме того, у меня много других дел. Всего хорошего! — С этими словами журналист покинул трибуну.
Его хватали за рукава, пытаясь остановить, но он протиснулся сквозь толпу к тюремным дверям и выбрался на улицу. У входа в тюрьму толпы противников смертной казни, со свечами и плакатами в руках, распевали религиозные гимны: «Все мы братья во Христе!..» Молодая девушка, явно студентка колледжа, в футболке с надвинутым на лицо капюшоном, напоминавшим одеяния средневекового инквизитора, вдруг пронзительно закричала: «Душегуб! Кровопийца!» — но Кауэрт ловко уклонился от встречи с ней и поспешил к своей машине.
Он шарил по карманам в поисках ключей, когда его настигла детектив Шеффер:
— Мне нужно с вами поговорить!
— Только не сейчас.
— Почему не сейчас?! — Женщина-полицейский схватила журналиста за лацканы пиджака. — Что вообще происходит, Кауэрт? Вчера вам было некогда с нами разговаривать, сегодня днем — тоже, и даже сегодня ночью! Выкладывайте все, что знаете, прямо сейчас!
— Послушайте, — ответил Кауэрт, — этих стариков уже не вернуть, они мертвы. Салливан ненавидел их и спровадил на тот свет. Им ничем уже не поможешь, и нет никакой разницы, когда я отвечу на ваши вопросы — сегодня или завтра утром!