Во мрачной тьме
Шрифт:
– Ух... ну, тогда надо не ударить в грязь лицом.
'За себя беспокойся'.
– Просто делаем все как обычно и не волнуемся. Какой сценарий готовите?
– Полный. Мишени - стационарные, движущиеся, летающие. Потом полоса препятствий - обычная, вертикальная и огневая. Потом снова мишени, уже для ближнего боя. Ну и на закуску несколько задачек, ты знаешь их.
– Что-нибудь починить, что-нибудь собрать и что-нибудь сломать так, чтобы потом можно было починить, - отозвался Вертер, чувствуя, как снова в нем закипает желчь.
– Черт, почему до этих дебилов никак не дойдет, что концепция суперсолдата - мертворожденный отстой?!
Хрясь!
Вертер озадаченно посмотрел на свою правую руку. Углепластиковый корпус винтовки раздробился под его пальцами в мелкую крошку, а ствол погнулся.
'Черт. Нужна более тщательная калибровка. Когда закончим с этой клоунадой...'.
* * *
Чуть позже
– Ну ладно, давай еще раз. Я захожу в камеру. Сажусь на стул. И...
– И просто машешь рукой, когда будешь готов.
– А когда я буду готов?
– Ну...
– Мне, может, дыхание задержать? Напрячься или расслабиться?
– Да без разницы. Главное, не закрывай глаза, и убедись, что идет запись.
– Окей.
– ...
– Чего расстроился?
– Боюсь, прикроют нас, - Геллер грузно опустился в кресло.
– Я только что говорил с Голдманом... на нем лица не было. Проклинал тебя последними словами.
– Меня?
– Вертер удивленно вскинул бровь.
– Да. За то, что ты наговорил Шаттлворту. Когда тот наблюдал за демонстрацией, то вслух сказал, что это, дескать, и правда ошибочный путь. Что человек и машина не должны сливаться воедино, или как-то так.
– Да брось. 'Аквила' заработала на одних протезах столько, что Шаттлворта совет директоров с костями сожрет, заикнись он о закрытии центра. А еще разработка нейронных интерфейсов, макромолекулярная хирургия, фундаментальные исследования в биохимии, новое поколение дополненной реальности... скорее, он имел ввиду, что не стоит превращать людей в киборгов пользуясь формулировками контрактов. Одно дело спасать смертельно больного или страшно изувеченного человека, и другое - откочержить здоровые руки с половиной грудных и спинных мышц. Спасибо хоть не кастрировали.
– Это не потому, что они такие добрые. А потому что без яиц у тебя бы пошел в разнос гормональный баланс, и пришлось заново регулировать всю бионику.
Вертер дернул щекой. Да и кому понравится, когда макают лицом в правду?
'Осталось меньше двадцати часов до свободы. Заберу деньги, и уеду куда-нибудь... далеко. В Сибирь, например. Там все равно уже никто не живет'.
– Ну что, пошли?
– сказал он, чтобы сменить тему.
– Раньше начнем - раньше закончим. Раньше закончим - раньше пообедаем.
– Вот это правильно! Наверну сегодня стейк!
– Ибо нет бога кроме говядины и стейк - пророк ее!
Человек и киборг вышли из лаборатории и отправились в ангар, где была смонтирована камера фазового смещения. Работа там, кипевшая всю последнюю неделю, уже давно стихла, и немногочисленные специалисты сидели за пультами,
Вертер выдохнул и вошел в камеру. Он не чувствовал страха. Страх из него вырезали в самом начале, чтобы в черепе хватило места для более важных систем. Только чаще забилось сердце.
– Начинаем, - раздался из динамика голос Геллера.
– Владислав, как самочувствие?
Вертер показал большой палец.
– Озвучивай все, что будешь ощущать. Дай знать, если почувствуешь сильную боль или критический ущерб своим системам.
– Ладно.
– Хорошо. Подаем питание на первый контур. Три. Два. Один.
Вертер почувствовал, как огромное количество энергии, переброшенное с целого ядерного реактора, вливается в окружающие его механизмы. Чувство подавляющей мощи, способной расплавить его жалкое металлическое тельце и сжечь остатки плоти, было тревожным...
...но не шло ни в какое сравнение с тем золотым светом.
Невольно Вертер поискал взглядом Шаттлворта. Тот, разумеется, присутствовал. Вместе с остальными, он находился за бронестеклом, не отрывая от фазовой камеры странного взгляда.
– Владислав, запись! - напомнил Геллер.
– Готово.
– Все нормально?
– Пока да.
– Питание на второй контур! Три. Два. Один.
Раньше киборгу уже доводилось наблюдать аналогичные эксперименты, проводимые на крысах и обезьянах. Сначала не происходило ничего. Потом животные начали умирать страшной смертью, разорванные в клочья, вывернутые наизнанку или измененные совершенно невообразимым способом. Но последние попытки считались успешными. Фазовая камера пустела, а через несколько секунд крыса снова появлялась, будто из ниоткуда. Но даже тогда, в последние секунды перед тем, как уйти туда, животных охватывала паника, и теперь Вертер понимал почему.
– Голоса!
– проорал он, вцепившись пальцами в голову.
– Слышу голоса! Их множество! Они шепчут!
– Твою ж мать! Выключайте!
– крикнул Геллер.
– ПРОДОЛЖАЙТЕ!– голос Шаттлворта, не усиленный микрофоном, неведомым образом прогремел на весь ангар.
– ПИТАНИЕ НА ТРЕТИЙ КОНТУР!
– Нет!!!
– истошно завопил Вертер, как не кричал еще никогда в жизни.
– Не надо!!! Не отправляйте меня туда!!! Они сожрут меня!!!
Он видел свое отражение в стеклянной стенке камеры. Видел свое искаженное звериным ужасом лицо, с которого, казалось, давно должны были исчезнуть эмоции. Видел лица. Тысячи, миллионы лиц, слишком ужасных, чтобы существовать. И все они смотрели на него, разевая жадные пасти. И еще видел свет. Настолько яркий, что причинял невыносимую боль... но завораживающий. Он исходил от существа, которое называло себя Ричардом Шаттлвортом, и Вертер понимал, что это не настоящее имя. Лишь одно из многих, которые оно носило, и которые будет носить. Его свет жег саму душу, но те, с ДРУГОЙ фазы, бежали от него.