Во славу русскую
Шрифт:
Я видел: Паскевич выбит из колеи. К тому же с утра пораньше от него разило благородным коньячным перегаром.
— Доброе утро, князь.
— Платон Сергеевич! Объяснитесь, что это значит? Вас не было столько лет…
— …Что меня списали в умершие. Понимаю, Иван Фёдорович, как и то, что жизнь без меня устоялась, а воскрешение дорогого покойника никого не обрадует и лишь внесёт ненужное смятение.
— Зачем же так!
Делает вид, что сочувствует, да. Хоть в его положении лучше бы, чтоб герой Крыма, коему в Крыму и Москве стоят памятники, никогда не воскресал и не появлялся.
— Пройдёмте на мысок, фельдмаршал, не будем привлекать лишнего внимания. Вряд ли общество бродяги, похожего на пирата южных морей, упрочит вашу репутацию, — я тронул повязку на левой глазнице. — А говорю без обиняков, чтобы не осталось неясностей.
В молчании мы спустились к берегу, князь не осмелился продолжить неприятный разговор, а я потянул паузу, делая вид, что всецело поглощён речным пейзажем.
— И так… — не выдержал он.
— Хорошо как у вас! Особенно по весне, когда на деревьях свежая листва. На юге всего этого мне не хватало. Да вы не волнуйтесь, Иван Фёдорович, для общества я воскресать не собираюсь, иначе первым делом объявился бы к Александру Павловичу Строганову или к супруге. Своей. Вашей.
— Отчего же не поступили так?
Я присел на борт лодки, вытащенной из воды.
— Главным образом, из-за Аграфены Юрьевны. Да-да, щажу её чувства.
— Эх, Платон Сергеевич… Мы живём замечательно, о вас она ни разу дурного слова не сказала, печалилась, в особенности в первый год. Потом пришло смирение.
— Охотно верю. Запомните, тот Руцкий действительно умер. Из османских земель вышел совсем другой человек, отнюдь не только внешне. Главное же — она правильного православного воспитания. Сочтёт, что венчание и сожительство с вами при живом муже покрыло её смертным грехом, легло несмываемым позором на неё и проклятием на нашего сына и наших дочек. Посему моё нежданное воскрешение, тем паче в столь неприглядном виде, не уменьшит её скорбь, а испортит ей всё. Так что увольте, остаюсь в усопших.
— Тогда зачем вы здесь? Хотели сына увидеть? В деньгах нуждаетесь?
— Вы ответили сами на оба вопроса, Иван Фёдорович. Ни к кому более за деньгами обратиться не могу, ибо другие не заинтересованы хранить моё инкогнито. Вы как никто другой поможете тайну сберечь. К тому же предпочли бы, чтобы ни вчера, ни в будущем я не попадался вам на глаза.
— Сударь! Что вы себе позволяете? — вскинулся фельдмаршал. — Зачем обвиняете меня в низости? Вас не было столько лет! Я искренне горевал о вас, заботился о ваших вдове и детях…
— Полноте, Иван Фёдорович, — перебил я его. — Пардон, мои учтивые манеры пострадали за годы плена. Заверяю: никто и ни в чём вас не винит. Однако, побывав в аду, я разучился поддерживать куртуазные беседы и говорю прямо: до вчерашнего дня ваша жизнь была много проще. И вы не посмеете это отрицать. Поэтому давайте сведём наше общение au minimum.
— Простите… — опомнился князь. — Так что вам угодно?
— Немного. Содержание, паспорт городского обывателя. Со своей стороны обещаю не докучать, за сыном и дочками наблюдать издалека и не столь неловко как вчера.
Паскевич честно рассказал, что доверительно управляет финансами Аграфены Юрьевны,
— Столько не надобно, но слышать отрадно.
— Простите, но я не смогу достать мильён наличными. Оттого, что я распорядитель, не вправе же забирать деньги как заблагорассудится. Пятьсот тысяч, не более.
Я согласился. Новые российские рубли, введённые взамен обесцененных Пестелем, получили большую крепость, нежели при Александре Павловиче. Посему полмиллиона — весьма изрядная сумма.
Несколько успокоились, фельдмаршал рассказал о неожиданной опале. Оказывается, и камарилья императора, и думское большинство начали опасаться Паскевича, способного поднять и повести за собой войска, как случилось при подавлении бунта и при отправке Шарлотты в монастырь. Авторитет князя велик. При нём прозвучало «Крымнаш!», иронию поймут только русские и украинцы, пережившие 2014 год.
— Потому что нет войны, оттого вас и не зовут, Иван Фёдорович. Годков-то вам сколько?
— Пятьдесят семь.
— А Ермолову, который в фаворе, шестьдесят шесть. Он в Госсовете, стало быть — в почётной отставке. Других заслуженных полководцев в России просто нет. Так что, случись серьёзная заваруха, премьер, царь и Дума живо о вас вспомнят, призовут как Кутузова император Александр.
— Доживу ли, — Паскевич с долей уныния во взоре глянул на дальний берег Сожа. Как ни роскошно здесь, старый вояка не хотел до могилы созерцать гомельские пейзажи. — Расскажите свою одиссею, Платон Сергеевич.
— Извольте. Татары подобрали меня без памяти, приняв за британского офицера-наёмника Джонатана Чипмена. В Кефе пришёл я в себя, догадавшись, что до поры лучше оставаться англичанином, нежели признаться в истинном имени и звании. Болел долго, пустую глазницу немилосердно жгло. Думал, начался антонов огонь, но Бог миловал, зажило всё со временем. Турки и татары злобствовали весьма; не могли смириться с утратой Крыма, понимая, что это надолго.
— Хочется верить, что навсегда, — вставил князь. — Неужто жертвы напрасны?
— Моё русское происхождение вскрылось в Константинополе. Некий англичанин лейтенант Гладстон, хорошо знавший Чипмена, сумел вывести меня на чистую воду и с преспокойной душой отдал османам на съедение.
— Христианин? — изумился Паскевич.
— А то как же. Ужасы следующих лет и описывать не буду. Тело покрыто рубцами горше чем лицо. Жизнь стала чуть легче, когда меня продали на юг Анатолии, к одному бею, желающему для сыновей европейского образования. Мне же поставил условие: принять ислам.
Фельдмаршал с ужасом и недоверием глянул на странную шапку Строганова. Неужели? Крещение иудеев или магометян в православие встречается, хоть и редкость это, а наоборот…
— Я не скажу, что отрёкся от Христа. Чтение Корана на многое мне открыло глаза. Мусульмане верят в Бога единственного, мало чем отличного от нашего Бога-отца. Исса, как они произносят имя Иисуса, у них в числе почитаемых. Оттого понял я, что нету разных богов у народов, есть разное постижение божественной сущности.