Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
Он, не читая, расписался небрежно, взял документы и сунул в задний карман брюк. Там что-то было, какие-то бумажки. Он вытащил их — это были деньги. Несколько красных тридцаток. Андрей удивленно рассматривал купюры, не понимая, откуда они взялись в его кармане. Не было у него здесь денег, это он хорошо помнил…
— Столько грошей, что даже не знаешь, где лежат? — сказал дежурный.
Андрей как-то отрешенно взглянул на него и вдруг догадался, что деньги положила Катя. Больше некому. Явилась было мысль отдать их дежурному и попросить, чтобы передал подполковнику Антонову, с благодарностью однако понял,
— До скорого, начальник, — спрятав деньги и документы, сказал Андрей и пошел прочь.
Выйдя на улицу, он зажмурился. В чистом небе плавало жаркое солнце и било прямо в глаза. Он постоял, подумал недолго и направился к дому, где жили Антоновы Он надеялся, что еще успеет застать Катю — было около часу. Ему нужно задать ей один, всего один вопрос. И вернуть деньги. Он не нуждается в подачках.
Постовой по-прежнему торчал на углу.
Андрей вошел в парадную, поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру. Тишина. Позвонил снова. За спиной послышался шум, открылась дверь квартиры напротив. Андрей обернулся. На него исподлобья смотрел здоровенный мужик.
— Ну, чего раззвонился? — сказал он. — Там никого нет.
— Благодарю.
«Не успел, — разочарованно подумал Андрей. — Жаль, очень жаль…»
Он спустился вниз и вызывающе пошел через улицу в том же месте, где переходил утром. Постовой не мог не видеть его, но не свистел. Сделал вид, что не замечает И тогда Андрей сам подошел к постовому:
— Охраняем мирный покой ленинградцев?
— Шел бы своей дорогой, парень.
— А у нас у всех одна дорога, — рассмеялся Андрей и показал на плакат, висевший на фронтоне дома: «МЫ ЖИВЕМ В ТАКОМ ВЕКЕ, КОГДА ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ К КОММУНИЗМУ!» — Видал?..
— Шутник ты, парень, — заулыбался постовой. Но тотчас сделал серьезное лицо и строго проговорил — Ты смотри с такими шуточками…
— Да я кладбище имел в виду. Там и будем строить коммунизм.
— Но-но!..
— Не бзди, никто не слышал. И будь здоров.
XXIV
ТЕПЕРЬ у Андрея и в самом деле была одна дорога. А впрочем, все-таки две: в шалман, где познакомился с Пузом, или на «малину» к Крольчихе. Однако обе эти дороги вели в одну сторону…
«Ладно хоть не на кладбище пока», — усмехнувшись, подумал он.
Для начала Андрей решил наведаться в шалман. Заодно и выпить, гори оно все синим пламенем.
Ему казалось, что в трамвае все внимательно смотрят на него, и он в ответ нахально и небрежно разглядывал немногочисленных в этот час пассажиров. Наплевать ему было на всё и вся, в гробу он всех видел, фраеров и асмодеев, и он готов был на любой самый отчаянный шаг, ничего не опасался, уверенный в том, что по крайней мере сегодня, то есть до истечения суток с момента подписки, застрахован от неприятностей с легавыми. И потому, что ему законно установлен срок, когда он должен покинуть Ленинград, и потому еще — это главное, — что наверняка дежурные всех отделений милиции уведомлены о том, что гражданина Воронцова А. В., по паспорту двадцать девятого года рождения, уроженца города Ленинграда, освобожденного из заключения, задерживать сегодня не надо, а если все-таки он будет случайно задержан и доставлен
В шалмане он сразу увидел Пузо. Тот сидел за столиком в углу, но, как только вошел Андрей, вскочил и бросился ему навстречу:
— Привет. А я тебя поджидаю.
— Зачем это я тебе понадобился?
— Видел Евангелиста, — шепотом сказал Пузо, — толковал насчет тебя…
— А кто тебя просил?
— Ты же сам кричал, что привет ему привез.
— Ладно, — Андрей кивнул и огляделся по сторонам. И встретился глазами с Зайкой. Она улыбнулась ему.
— Ты жива еще, моя старушка? — спросил он и подмигнул.
— А что мне сделается, пока мужики не перевелись? — хихикнула она и подошла к столику.
— Угостить, что ли?
— Во сегодня ты совсем другой человек, — сказала Зайка — Угости, если гроши есть и не жалко. — Она повела плечами. У нее был жирно намазан рот. Карандаш заехал далеко за границы губ, и оттого рот казался непомерно большим.
— Садись, — пригласил Андрей.
— Слушай, валила бы ты отсюда, — поморщился Пузо. — Нам потолковать нужно.
— Пусть сидит, — возразил Андреи — Успеем, натолкуемся.
— Она нажрется и чего-нибудь захочет. Потом от нее не отвяжешься.
— Подумаешь, фраер, — фыркнула Зайка, — Может он мне понравился, — Она откровенно оглядела Андрея с головы до ног, — Может, я с ним хочу потрахаться. Тебе-то какое дело?
Андрей смутился, но вместе с тем его охватило желание он готов был прямо сейчас, прямо здесь схватить Зайку, или как там ее на самом деле зовут, сдавить так, чтобы хрустнули косточки, если они у нее есть — такая она была пухлая, мягкая, — и срывать с нее одежду… Его бросило в жар, застучало в висках, ноги стали ватными. Он никогда еще не обнимал женщину. Он не без труда встал, подошел к стойке, за которой распоряжался не то грузин, не то армянин, взял триста граммов водки, три кружки пива и сосиски. Буфетчик с явным интересом смотрел на него.
— Пузо, помоги! — позвал Андреи.
— Садись, дорогой, я принесу, — сказал буфетчик. Он сам поставил на стол выпивку и закуску и подмигнул Пузу. Тот пробормотал что-то невнятное и ушел. Андрей, проводив его взглядом, усмехнулся. Он не сомневался, что Пузо побежал докладывать о нем Евангелисту, А буфетчик, похоже, у них свой человек и дал знать, что Евангелист ждет где-то поблизости.
— Ну что, выпьем с горя? — сказал Андрей Зайке.
— А какое у тебя горе?
— Вообще, так говорится. — Он налил ей в стакан водки, а себе наливать не стал, подумал, что с Евангелистом лучше встретиться трезвым.
— А ты что? — удивленно спросила Зайка.
— Я пока воздержусь, пивка вот выпью. Не знаешь; куда это Пузо смылся?
— А черт его знает. — Она передернула плечами, выцедила полстакана водки, поморщилась, отчего губы у нее сложились бантиком, и занюхала корочкой хлеба с горчицей.
— Даешь стране угля, — сказал Андрей. — Мелкого, но… — Он выпил пиво и поднялся, — Пойду и я. — Нет, никуда он не собирался уходить, он просто решил, что Пузо наверняка велел девке задержать его, если что, и захотел проверить свою догадку. Что его отсюда так просто не выпустят, он понимал.