Во власти будущего
Шрифт:
— Уже осень наступила… — удивлённо пробормотала.
Как обычно, я шла, опустив голову, и очень удивилась резному красно-желтому листу под ногами. Подняв глаза и внимательно окинув взглядом, двор академии, увидела полуголые деревья, желтеющую траву и серое небо.
— Октябрь уже, — грустно улыбнулась Мила. — Идём, опоздаем на рукопашку.
— Ну и пусть, — я не могла оторвать взгляд от осенних красок. Обычно, осень мы с сестрой проводили во дворе академии или в лесу с русалками, наслаждаясь последними теплыми деньками и листопадом.
У озера я не была с
— Наказание я уже отработала авансом.
— А я нет, — Мила потащила меня за руку, с каждым шагом прибавляя скорости, чтобы нагнать удаляющихся сокурсников.
— Мил, а как же турнир? Он же в октябре?
— Знаешь, если бы ты чаще выходила из библиотеки, то была бы в курсе и наступившей осени и отмены турнира, — с едва уловимой ноткой обиды проговорила подруга.
— Как отмены? — остановилась как вкопанная и притормозила вампиршу.
— Из-за смерти Горонович турнир перенесли на весну, когда всё уладится. Ива, тебе бы и правда, чаще выходить в люди.
— Мне хватает обеда и занятий. Большего моя карма не вынесет. Идём, — теперь уже я тащила её вперёд, периодически срываясь на бег.
На занятие мы пришли в числе последних, но без опоздания. Как и положено, всё началось с разминки и бега.
На пятом круге, на поле появились стражники, сердце предательски екнуло. Они пришли за мной.
Даудов с ними разговаривал, эмоционально жестикулируя руками. Стоило мне сравняться с ними, меня подозвали. Мила сочувствующе посмотрела, зато Лиола явно ликовала.
— Ивания… — кажется, куратор не смог подобрать слов. Кулаки были сжаты, а в глазах сочувствие вперемешку с фиолетовыми искрами.
— Ивания Милорадович, вы осуждены Советами за убийство Рогнеды Лавандовны Горонович. Пройдемте с нами, — объявил старший следователь.
— Но некромант… — попыталась заспорить, но меня перебили.
— Его показания не компетентны. Он родной брат вашего мужа, а значит, отстранен от дела. Пройдемте.
Язык мой, враг мой. Вот тебе и безвредная тайна!
— Куда? — прохрипела я. Голос сел, а глаза щипало от соленых слез.
— В камеру.
Спорить было бесполезно, потому молча прошла за ними. Вспомнилось, как гордо шла мама под конвоем год назад. Жаль, я так не могла.
С металлическим скрежетом закрылась дверь камеры.
— На закате состоится казнь, — следователь сказал это так безразлично, как будто не о моей жизни говорил, а о погоде.
— Что? Как? — я схватилась за оконные прутья, надеясь, что они помогут устоять на ногах.
— Путём сожжения.
Эхо разнесло звук шагов по коридору, а я в беспамятстве добралась до койки и разрыдалась. Лучше сейчас выплакаться, чем у столба на костре показать свою слабость.
Очень не скоро слёзы кончились. Сколько мне оставалось жить, я не знала, но хотела попрощаться с теми, кто был дорог мне в этом мире. Перенесла из кабинета, с помощью кольца, бумагу и карандаш.
Решила начать с куратора. Долго думала над текстом и испортила с десяток листов, пока не нашла нужные слова. До этого момента мне казалось, что я не испытываю к нему ничего, кроме раздражения и, иногда, ненависти,
Написав всё что хотела, сложила лист и отправила к архонту в комнату.
Следующим было письмо для Милы. В нём я писала, как рада нашему знакомству и дружбе, желала счастья с Мерионгилом и просила не грустить.
Письмо для мамы было самым сложным и длинным. В нем я выражала свою благодарность и извинялась. Ведь она просила в это не лезть, желая сохранить жизнь последней дочери. Но моё упрямство и жажда мести привели меня к костру. Надеюсь, она простит меня.
Арон… Я не знала, что ему написать. Эмоций было слишком много. И любовь, и печаль, и вина… Все свои чувства, пусть и сумбурно, я выразила на этих трёх листах. Надеюсь, он поймёт и примет мои советы к сведению. Я просила его не отчаиваться, ведь в следующей жизни, если верить русалке, мы встретимся вновь и, может, будем счастливы.
Только отправила ему письмо, как в коридоре послышались шаги, а через минуту в замок железной двери вставили ключ и со скрежетом его повернули. Встала, пригладила волосы, утерла слёзы и вышла к стражникам.
На эшафот меня вели шестеро. В голове звучал траурный марш, так подходящий для этой ситуации…
Меня привели на главную площадь, где у столба была куча хвороста. А я-то надеялась на магическое сожжение. Наивная.
Площадь была переполнена, но я старалась об этом не думать. Было больно видеть в толпе знакомые лица. Мама плакала в объятиях Даудова, Милы нигде не было, наверное, Экор не отпустил, но я была этому рада. В небе парил чунцыл. Даже Лёпа, любимый вампиреныш, первый с кем встретилась в этом мире, был здесь. Я знала, что если подам знак, он раскидает стражей и унесет меня хоть на край света, но не хотела. Меня бы искали, а я не хочу жить в страхе, не хочу повторить судьбу мамы и не хочу, чтобы мои дети прошли через то, что прошли мы с сестрой. Кто-то осудить меня и не поймёт, но мне не важны все, мне важно, чтобы меня поняли самые близкие. Поняли и простили.
— Ивания Милорадович, вы осуждены за убийство Рогнеды Горонович, сговор с группой антимагов и попытках устроить политический переворот. Советы, в полном составе, изучили все доказательства и показания свидетелей, и вынесли приговор. Вы будете казнены путём сожжения, — победоносно зачитал приговор господин Солл. Он свернул свиток, отдал его министру и подошёл ко мне. — Хочешь что-то сказать напоследок?
— Нет, но хочу кое-что знать, — в тон ему проговорила я. — Я знаю, что вы качали силы из магов и что Горонович убил Люксен…
— Хочешь знать, кто стоит за этим? — усмехнулся. Я кивнула. — Все! — прошипел господин Солл мне на ухо и наслаждался моей реакцией. — Все министры, — он тихо засмеялся, видя, как округляются мои глаза. — К столбу её! — громко приказал он.
Один из стражников грубо схватил меня за предплечье и приволок к столбу. Я не сопротивлялась, но отношение было скверным.
Мне больно завели руки за спину, связали толстой веревкой запястья, так, что пальцы начали неметь, опустились к ногам и принялись связывать их.