Во власти ночи
Шрифт:
— И все же прежде всего должна быть полная уверенность в том, что день наступит.
— При этом еще важно, какой смысл мы вкладываем в слово день! Если вы подразумеваете лишь жалкое существование…
— Об этом нет и речи, — перебил его Нанкху. — Если б это было так, не стоило бы бороться. Именно потому, что значение этого слова значительно шире, мы и боремся.
— И вы утверждаете это, несмотря на Вестхьюзена?
— Несмотря на тысячу Вестхьюзенов, при условии, что мы придерживаемся той самой веры, о которой вы говорили Ди.
Ди встрепенулась:
— Ты имеешь в виду мечты, и волшебные сказки, и
— Да.
— Почему же ты никогда не говорил мне об этом?
— Потому, что это и в самом деле все усложняет.
— Зачем же ты сейчас говоришь?
— А я и не говорил. Это ты у него выпытала. — И Нанкху продолжал, обращаясь к Нкози — Спор о целях и средствах удивительно завлекателен до тех пор, пока это всего-навсего спор; посылки могут быть и верными, и ошибочными, но выбирать между добром и злом надо всегда честно. Однако стоит перейти от слов к делу, как такой упрощенный подход оказывается негодным. В зависимости от ситуации одно и то же действие может быть и правильным и неправильным, может таить в себе и добро и зло. Главное, чтобы наши суждения были достаточно здравыми, а вера в мечты достаточно твердой, тогда добро на чаше весов перевесит зло. Ради этого мы и рискуем, с этим связываем наши надежды. Максимум того, что мы можем гарантировать, — это всего лишь надежда на то, что наши действия скорее породят добро, нежели зло. Но далеко не все способны довольствоваться надеждой, и многие поэтому предпочли активным действиям пассивность. Ибо, если человек ничего не делает, он застрахован от риска совершить ошибку или сотворить зло.
— Я не оспариваю ни одного из ваших высказываний, — сказал Нкози, — вы это знаете, и существо моих возражений, надеюсь, вам понятно.
— Вы хотите сказать, что в ходе борьбы против зла вы прибегаете…
— Или вынуждены прибегать…
— …или вынуждены прибегать к методам, которые таят в себе такое же зло, как то, против которого вы боретесь. Вот что я вам скажу: если конечная цель преследует добро, то большего и нельзя требовать. Кроме того, каждый человек делает свой собственный выбор, а здесь, в Южной Африке, выбор стал болезненно простым делом.
— Вы сделали свой выбор, — возразил Нкози. — И я тоже. Иначе я не приехал бы сюда. Однако этого мало, чтобы решить или хотя бы облегчить решение всех проблем.
— Людям свойственны сомнения, — с некоторой досадой резюмировал Нанкху.
— А это возвращает нас к фантазиям и всему прочему, — добавила Ди.
— И к нашему первоочередному делу, — сказал Нанкху. — После того, что случилось, нам придется пересмотреть все наши планы. Намеченный первоначально
маршрут теперь для нас закрыт.
— Об этом мне уже говорил Найду, — отозвался Нкози.
— Надо решать, что делать дальше. До появления господ из управления безопасности я полагал, что у нас есть еще немного времени, возможно, целая неделя, чтобы все продумать. Теперь я в этом не уверен. Вполне вероятно, они оцепят этот район и начнут систематические облавы. Выбирайте, где бы вы хотели находиться — в оцепленном районе или за его пределами? Скорее всего, здесь вы будете в безопасности. Однако возможно и другое: какая-то случайность, незначительная оплошность, кто-нибудь проболтается или заговорит, не выдержав пытки, и ваше местонахождение будет обнаружено.
— Я хотел бы уехать, — не раздумывая, сказал
И Ди и доктор удивились быстроте его ответа.
— Но почему? — с изумлением спросила Ди.
Нанкху с любопытством взглянул на сестру, потом на Нкози и сказал:
— Пока вы здесь, с нами, у вас равные шансы быть схваченным и остаться на свободе. Если вы выйдете отсюда, вас скорее всего схватят, будет, пожалуй, всего лишь двадцать процентов вероятности, что вам удастся ускользнуть от них. Послушайтесь моего совета, друг, оставайтесь у нас.
— Разве у меня есть выбор? — спросил Нкози.
— В пределах разумного, да.
— Я имею в виду — оставаться здесь или выбираться из вашего квартала.
— Да… но опять-таки надо решить, что разумнее. Мы не можем позволить вам выйти из дома, заведомо зная, что вас схватят. Это поставило бы под удар и нас, и нашу организацию.
— Понимаю… А не могли бы вы переправить меня куда-нибудь?
— Трудно сказать. А куда именно?
После некоторых колебаний Нкози сказал:
— В африканскую деревню. Примерно в шестидесяти — ста милях отсюда, это скотоводческий район по пути в Свазиленд.
— Вы, кажется, хорошо знаете эти места, — заметил Нанкху.
— Вполне естественно. Половину детства я провел там, половину здесь, недалеко от места, где высадился. Мой дядя — старейшина той деревни.
— Знаю, — сказал Нанкху.
— Знаете? — удивился Нкози.
— Да, знаю; нам это известно. Скажите, поддерживали вы связь со своим дядей, пока находились на чужбине?
— Нет. Но какое это имеет значение?
Ди не выдержала:
— Бога ради, скажи ему, Давуд.
— Ваш дорогой дядюшка, — произнес Нанкху невыразительным, бесстрастным тоном, — враг нашего движения, я имею в виду не индийцев, а африканское националистическое движение в целом. Власти назначили его старейшиной деревни: он верный агент правительства. Не пройдет и часа, как вы окажетесь в руках полиции, стоит вам только появиться в деревне. Кстати, он значится одним из первых в списке лиц, с которыми нам предстоит разделаться, как только представится возможность.
Нкози сам удивился, как легко поверил этому. С самого детства Нкози любил этого дядю. Чуткий, отзывчивый и к тому же мечтатель, дядя был ему ближе и дороже отца, а когда после смерти отца дядя вернулся в деревню, Нкози открылся новый мир. Дядюшка научил Нкози видеть, мечтать, чувствовать. И вдруг ему говорят, что человек этот — предатель, а ему в голову не приходит возражать.
Ди Нанкху поставила чашку и подошла совсем близко к Нкози, следя, однако, за тем, чтобы не коснуться его. Давуд Нанкху отвернулся и стал смотреть в окно.
— Таким образом, деревня отпадает, — небрежно сказал Нкози. — Он был так добр ко мне, мой любимый дядя.
По-прежнему глядя в окно, Нанкху проговорил:
— Так нам сказали, но это еще ничего не значит, — никто из нас не мог проверить его доброту. Вас мы еще не знали.
— А сейчас знаете — и вы, и организация. — Он не мог сдержать раздражение.
— Я не вправе говорить от имени организации, — спокойно парировал Нанкху, — да и не возьму на себя смелость утверждать, что знаю вас; но я знаю Ди, а она, по-видимому, знает вас, — он помедлил, потом добавил более беспечным тоном, — тем странным и опасным образом, каким женщина может познать мужчину.