Во все Имперские ТОМ 12. Финал

Беренцев Альберт

Я просто подошел к прилавку, растолкав очередь возле него.

— Э, куда прешь? — гаркнул на меня мужик в ватнике.

Я сунул ему под нос свои комсомольские часы.

— А, так ты партократ... — мужик сплюнул на пол, но отошёл от меня подальше.

Очередь расступилась передо мной. Связываться с одаренным никто не хотел.

— Пельменей, — потребовал я у продавщицы.

— То есть как пельменей? — возмутилась пельменная дева, сама похожая на большой пельмень, — А карточки? Карточки давай!

— Слушайте, я вообще-то партократ...

—

А я кто? — продавщица смерила меня презрительным взглядом, — Работники пищепрома — все партократы.

Женщина гордо указала на значок с серпом и молотом на своей груди, которая была навскидку размера эдак двенадцатого...

— Давай карточку или проваливай!

Работяги забухтели, явно радуясь, что партократ оказался без карточек.

Я же зашарил по карманам моего костюма, но в них оказались только какие-то карандаши, еще пачка американских сигарет, пара трикоинов, спички, носовой платок...

— У партократов карточки электронные, — подсказал мне Ильич внутри моей головы, — Они у вас в часах, товарищ.

— А, точно, — я сделал вид, как будто всегда знал этот занимательный факт.

После чего сунул мои комсомольские часы продавщице.

Женщина просканировала их каким-то сканером...

— Давайте пельменей. И водки! И соку запить.

— Соку нет, — продавщица скорчила недовольную рожу, — А пельмени вам с чем? Соус краснодарский, сметана...

— Давай всё, — потребовал я, — А вместо сока — тогда чай.

Продавщица щелкнула пальцами, в воздух взметнулся фонтан золотисто-белой магии.

Пельмени сами выскочили из огромного чана и прыгнули мне в тарелку. Сверху на них тут же бухнулось кроваво-красное пятно краснодарского соуса, потом упала, как снег, белая сметана...

Стакан чая заскочил мне на поднос, за ним последовал еще один граненый стакан и бутылка водки «Хрущевской».

— Спасибо.

Я схватил свой поднос и двинулся к свободному столику в углу, по пути захватив вилку. Работяги провожали меня жадными взглядами...

— Нечего пялиться, товарищи, — гаркнула на них продавшица, — Вы знаете правила. Водка ежедневно отпускается только партократам. А ваш день — пятница. Так что не толпимся, жрём пельмени!

Работяги забухтели пуще прежнего...

— Ага! — радостно воскликнул Ильич внутри меня, — Похоже, назревает революционная ситуация, товарищ Нагибин...

Но мне правда было плевать.

Я расположился за столиком, налил себе полстакана водки «Хрущевской», изготовленной, как сообщала этикетка, из кукурузного спирта, а потом залпом выпил.

Потом принялся пожирать пельмени...

А в общем-то неплохо. Пельмени вполне себе съедобные. Даже мясо вроде настоящее.

— Товарищ, пьянство и обжорство — не друзья для революционера, — напомнил мне Ильич.

Я выпил еще полстакана водки, запил чаем, потом схавал еще десяток пельменей.

Вот теперь мне стало тепло и хорошо...

Захотелось присесть отдохнуть, но стульев в этой пельменной не

было даже для партократов, так что я просто тяжко облокотился на столик. Тот в ответ тревожно зашатался.

Я закурил американскую сигарету, закашлялся с непривычки...

— Ну че там у тебя? — поинтересовался я у Ильича, — Выкладывайте, товарищ.

— Вот уже другой разговор, — азартно прокартавил Ленин, — Это конструктивный и коммунистический подход!

Похоже, что Ильич внутри моей головы тоже чуть захмелел от водки...

— В общем так, — начал он, — Социализм в этой стране, как вы можете заметить, построен неправильно. Так что нужна повторная революция, тут ничего не поделаешь. И лишь мы с вами, товарищ Нагибин, можем её возглавить. Лишь мы можем свергнуть оппортуниста Хрущева, который изучал запретную магию капиталистов и через это обрел вечную жизнь, и узурпировал власть.

— Это работка по мне, — согласился я, решительно отодвигая от себя подальше водку, — Продолжай, товарищ.

— Продолжаю, — доложил Ильич. — Все просто. До того, как другой узурпатор Сталин, тот, что был до Хрущева, убил меня и изгнал мою душу в загробный мир — у меня было двенадцать апрельских тезисов. Эти тезисы дают власть над народом, заставляют рабочих и крестьян делать революцию! Но увы, сейчас я забыл эти тезисы... И наша задача, товарищ Нагибин — собрать их. По моей информации коммунистическая партия сейчас расколота на ряд тайных фракций. Партия погрязла в свирепом фракционизме! Но ни одна из фракций не владеет всеми двенадцатью апрельскими тезисами... Четыре тезиса в руках людей Хрущева. Еще четыре — у троцкистов. А последние четыре — у сталинистов. Нам срочно и архиважно нужно разыскать эти тезисы, товарищ. И тогда мы спасем СССР! Тогда мы обретем власть над массами...

Я рыгнул. Водки мне больше не хотелось. Сигарету я тоже потушил, прямо об недоеденные пельмени, прямо макнув её в краснодарский соус.

— Замечательно, — ответил я Ильичу, — А пока мы будем собирать двенадцать апрельских тезисов — мы ведь повстречаем множество юных комсомолок в коротких юбках и даже привлечем их к революционному движению? И еще переживем массу удивительных приключений, и постигнем древние тайны русской революции, и прокачаем мою магию ранга эдак до сотого, как призывает Хрущев в своих лозунгах? А в конце я пафосно погибну, спасая мир. Так ведь?

— Безусловно так, — не стал скрывать Ильич, — Все что вы, товарищ, перечислили — оно архинужно и архиважно.

— Ну что же... Я в деле.

Конец.

2 ::: Прагматик

«Долой же все, что не составляет вполне Моего.

Вы полагаете, что моим делом должно быть по крайней мере „добро“? Что там говорить о добром, о злом? Я сам — свое дело, а я не добрый и не злой.