Вода и маки. Магические тексты для глубокого самопознания
Шрифт:
Длинный коридор наконец закончился.
В нем оставлено все, чему я благодарна. Прощай, милый друг. Пусть летят, разрезая воздух, мои алые ленты. Пусть сыплются на самое дно тяжелые монеты. Пусть мои слезы поднимут из земли новые ростки. Пусть все слова, которые я не сказала, перемелются в белую муку, повар испечет из нее хлеб и раздаст все голодным.
Прощай, милый друг.
Давай праздновать завершение так же, как и встречу.
Бросать в небо шапки и запускать
Завершение – это не страшно. Это просто сказать «прощай» и «спасибо». Поле вспахано. Семя брошено. Колосья срезаны. Урожай собран.
Я плачу и смеюсь, потому что сегодня свершилось второе из одиннадцати чудес.
Мельница крутится, но я уже не вижу ее, потому что перелезла через изгородь и мчу туда, где на горизонте виднеется синяя полоска моря.
пей губы, пей с кожи,
как кот – молоко с блюдца.
смысла в нас все равно нет.
зеркала треснут и разобьются.
пальцы надушенные сотрутся,
оттирая темные отпечатки.
придется на руки надеть перчатки,
чтобы следов никто не заметил.
сломаю голову восемнадцатой сигарете,
без пальто сигану в ночь.
пей губы, пей с кожи
той, с которой вы так похожи.
от меня убери прочь
все цветы, что под ноги я стелила,
изомни в руках,
в облаках похорони.
ни слова больше не говори,
никакие мы не цари,
а всего лишь трусы.
перекусан не красный, а синий провод.
пари проиграно – вот тебе и повод
организовать мне пышные проводы.
силуэты слипшиеся разорваны,
лоскутами висят на замершем проводе,
трепыхаются.
изуродованные поцелуи размазаны по стеклу,
истосковавшиеся по теплу висят, как два сморщенных синих шарика,
проткнутые длинной спицей,
холодные,
обреченные,
разоблаченные,
уже адресованные другим.
не горит над ними ни одного фонарика,
мимо не пролетает птица.
пей губы, пей с кожи,
как кот – молоко с блюдца.
только тени и остаются
от нас
как результат всех войн и всех революций.
финал – совместная эволюция.
две точки на разных кусках отрезка.
тупиком закончившаяся поездка.
Когда Мартин ушел, от Катерины осталась только одна половина.
Вторая половина, непонятным образом превратившись в маленькую синюю мушку, улетела за Мартином, чтобы остаться с ним навсегда.
Сначала Катерине было непривычно видеть по утрам в зеркале только одну половину своего лица, только одну руку и только одну заплетенную косичку. Но потом она привыкла.
А Мартин понятия не имел, что синяя мушка, которая все время норовила сесть ему
А что стало с самой Катериной, спросите вы? Об этом мало кто знает. Кажется, она жила половинкой тихо и незаметно и ничего особенного с ней больше никогда не происходило.
С нее сошло уже сто двадцать четыре слоя ненастоящего. Как с луковицы. Слои слезали один за другим. Во время громкого смеха или сильных слез слезали в два счета, но с глубокой, разрывной болью. Во время долгих разговоров в темноте и во время беспричинной грусти – тихо, осторожно, но всегда с риском нарасти опять.
Осталось еще шестьдесят два слоя.
За самым последним должна показаться тонкая изначальная суть. Вздрагивающая и белоснежная. Докопавшись до нее и удостоверившись, что она там есть, можно было начать обратный процесс завертывания и маскировки.
оставляю тебя с ней,
с той, красивой, чей длинный волос,
словно вьющийся черный змей,
а еще расплавленный, хриплый голос
моего намного звучней.
через сердце пророс и цветок, и колос.
я разбила себя об твои льды.
веретеном отравленным укололась,
обернулась собакой седой,
в кусты – бросилась,
язык-гладиолус отрыгнул в белое мою месть.
стерев лапы, растеряв шерсть
и получив за это свободу,
я с жаждой алкаю свою смерть,
которая стала моим восходом.
на своем горе, словно на перегное, взошедшая,
я падаю в новое море: соленое, сумасшедшее.
неделимая на соцветия,
я минуты тире столетия нанизываю на судьбы нитку.
пусть наше время ползет улиткой.
хочу теперь засыпать с улыбкой,
приложив к тебе, как к ракушке, ухо,
слушая, как ты дышишь,
глубоко, глухо…
раскинув в стороны свои руки,
я к потолку поднимаюсь, я легче пуха.
но долго нельзя выносить разлуки,
сжимаясь в точку, я собираюсь с духом.
пикирую вниз и падаю, словно в море,
целую твое лицо, родное и спящее.