Водные ритуалы
Шрифт:
«Одна просьба: если расследование увенчается успехом, сообщи в прессе Витории, что я тебе помогал».
«Это уже слишком», — подумал я, забыв об одержимости Тасио Ортиса де Сарате восстановлением своего пострадавшего реноме.
Затем я прочитал сообщение от Германа, которому первому написал, что мы спасены, и все утро младший брат засыпал меня вопросами, здоров ли я.
«Я в порядке, Герман. Дедушка у меня, готовит картошку с чорисо и чичикис. Будет кормить меня на убой».
«Знаю,
«У меня деловая встреча. Увидимся в выходные в Вильяверде, мне нужно будет передохнуть».
Герман не возражал. Он плотно опекал меня с тех пор, как мне выстрелили в голову, но ведь и он пережил свою драму, и виновен в этом был я: Мартина погибла из-за моей нерасторопности, из-за того, что я вовремя не поймал Нанчо, поэтому я всячески потакал его настойчивому желанию контролировать меня, при том что терпеть не мог отчитываться кому-либо о своих приездах и отъездах.
Я помог дедушке накрыть на стол и позволил ему отвлечь меня рассказом о разрушениях, которые буря вызвала в огороде. Вильяверде тоже досталось, хотя это не шло ни в какое сравнение с градом, обрушившимся на туннель.
Тревожно поглядывая на небо, которое по-прежнему грозило дождем, я составил краткий отчет о Кабарсенском котле и его связи с туннелем Сан-Адриан и распечатал его на принтере. Я решил временно отложить свои первые впечатления об убийце или убийцах — прежде следовало выслушать экспертизу и криминалистов и только потом делать выводы; но голова моя была занята исключительно тем, что я видел в Сан-Адриане.
Я попрощался с дедушкой, который заверил меня, что отлично доберется до Вильяверде на автобусе, и направился в свой бывший кабинет на Порталь-де-Форонда. Я не знал, как мы с Альбой будем встречаться ежедневно после того, в чем она мне призналась, — и все же все мои сомнения, возвращаться к работе или нет, остались позади. Мной овладела новая одержимость, я не хотел отказываться от этой охоты. Я был измотан физически и морально, но горел неизбывным желанием раз и навсегда забыть двойное убийство в дольмене и полностью погрузиться в дело Аннабель Ли, а параллельно — в занятия с логопедом, который покончит с моей афазией.
8. Детский сад на бульваре Сенда
29 июня 1992 года, понедельник
Хота, Асьер, Лучо и Унаи принялись вынимать из рюкзаков свои спальные мешки и стелить их на узких металлических койках. Они выбрали одну из пустующих комнат на первом этаже большого обветшалого дома, с ходу окрестив ее «комнатой чуваков», и не задумывались, где будут спать остальные участники их проекта.
Никто не обратил внимания, когда одна из девушек — та, что носила симпатичную реплику желтых «Мартенсов» и длинные до пояса волосы — тихо вошла в их спальню, ни у кого ни о чем не спрашивая, выбрала себе кровать и принялась вытаскивать из рюкзака вещи.
— Ты чё творишь? — очнувшись, обратился к ней Асьер колючим, как наждачная бумага, тоном.
— Асьер имеет в виду, что… как хорошо, что ты поселилась в этой комнате, — поспешил Хота, покашляв и окинув Асьера выразительным взглядом.
Хота
— Нет, я этого не говорил и не собирался говорить. У нас что, нет комнаты для телок? — напирал Асьер.
— Есть, но там гораздо грязнее, чем здесь, а я астматик, — солгала Аннабель, ни за что на свете не желавшая делить комнату с девочками. — Не собираешься ли ты, Асьер, напугать меня своим плохим настроением? — обратилась она к Асьеру с невозмутимостью, которая очаровала их всех. — Я коллекционирую отказы, чтоб ты знал. И напрасно ты думаешь, что я перееду в другую комнату. Придется тебе смириться. Кстати, Сауль велел всем спуститься вниз, уж не знаю зачем.
И продолжала спокойно распаковывать свои пожитки.
— Кажется, у нас завелась психичка, черт возьми, — пробормотал Асьер, проходя мимо нее. — Ладно, пошли, надо проветриться.
Все ушли — Асьер расстроенный, Лучо заинтересованный, Хота довольный. Унаи отстал, роясь в рюкзаке.
— Сейчас спущусь, — успокоил он остальных, стараясь убедиться в том, что в Вильяверде у него не осталось ни одной футболки. — Трудно поверить, что ты собираешь отказы, — сказал он девушке, когда они остались одни, не глядя на нее и развешивая одежду на вешалках в ветхом шкафу, затянутом паутиной.
— У меня их десятки, — ответила Аннабель и достала из своего черного рюкзака пачку конвертов: одни открытые, другие запечатанные. — Чего уставился? Помоги распечатать последние отказы. Чем раньше начнем, тем быстрее закончим.
Унаи подошел и осторожно присел на соломенный матрас рядом с ней.
— Откуда ты знаешь, что это отказы?
Она пожала плечами и протянула ему несколько конвертов разных размеров и разного географического происхождения.
— По весу — один лист бумаги. Они всегда такие. Мне сказали, что если меня захотят опубликовать, письмо будет длиннее: как минимум два листа. С тобой начинают заигрывать и все такое.
— А в чем они тебе отказывают? — спросил Унаи, с некоторой опаской открывая первый конверт.
— Я — художник-комиксист. В нашей стране комиксов издается не так много, зато в Европе и Америке это целая культура. А уж в Азии — вообще прорва. Я посылаю образец моих комиксов всем издателям, чей адрес удается раздобыть. Чем крупнее издательство, тем лучше: отказ звучит категоричнее.
— Но зачем тебе это нужно? Ты что, мазохист?
— Отказы делают меня сильнее. Заставляют рисовать. Мне всякий раз трудно начать, и я боюсь потерять мотивацию. Мне нужно, чтобы меня все время отвергали; нужно злиться, чтобы продолжать. Я не вижу другого выхода, я уже много лет изучаю собственный творческий процесс. С тех пор, как мы перестали видеться, Унаи… — Последнюю фразу она произнесла чуть слышно — ее взгляд пересекся со взглядом юноши, который ничего не понимал.