Водный мир
Шрифт:
— Люди меняются. Также, как и их чувства, — мне странно озвучивать столь банальные вещи. Это естественно для моего мира. То, что атланты, ушедшие в развитии далеко вперед, не понимают такой эмоциональной непостоянности, не мои проблемы.
Тимериус еще глубже закапывается лицом в созданную им же прическу, лохматя ее, и вдыхает запах волос.
— Перемены начались после того, как он впервые прикоснулся к тебе, — продолжает он, словно не заметив моего ответа. — И чем чаще он делает это, тем сильней и ярче твоя реакция.
Я прикусываю губу, чтобы не застонать. Я
— Зачем ему подселять мне эмоции? Зачем влюблять против воли?
— Не знаю. Может, ради развлечения? Поднятия самооценки? Здорово, наверно, ощущать свою власть над людьми…
Меня начинает трясти. А потом я… смеюсь. Долго и весело хохочу под удивленным взглядом Тимериуса. Серьезно, это даже смешно. Неужели он думает, что я, прожив несколько лет под одной крышей с чтецом, не научилась определять, когда мне что-то внушают?
— И кому же мне тогда доверять? — отсмеявшись, фыркаю я. — Магарони? Асти? Может, ТЕБЕ?
Он улавливает сарказм в моих словах и задумывается.
— Никому. Не верь даже мне. Доверяй себе.
— Спасибо, чудесный совет! — говорю я. Надо же, Тимериус тоже любит банальности. — Значит, в своей борьбе за влияние ты не придумал ничего лучше, кроме как настроить меня против единственного человека, которому я хочу верить больше всего?
Тимериус отстраняется. Он больше не льнет и не гладит — что ж, и на том спасибо! — взгляд серьезный, грустный. Чуточку злой. Я задела его.
— Я просто предостерегаю. Прислушиваться или нет — твое дело. Могу ошибаться насчет подселения, но в одном уверен точно. Твоя любовь невзаимна.
Пытаюсь выдернуть руку и уйти, но Тимериус продолжает держать меня. Неожиданно дергает и привлекает к себе. Обнимает — крепко, словно в последний раз, — и быстро шепчет на ухо.
— Я ощущаю ваши эмоции по колебаниям эфира вокруг вас. Когда ты рядом с Никелем, твое счастье нельзя не заметить. Ты вся пылаешь. Но я не чувствую ничего подобного у него в душе. Там — одна расчетливость, холод и пустота.
Слова о равнодушии Ника ранят куда больше, чем заявление о возможном манипулировании. Я снова чувствую себя в ловушке — на этот раз в объятиях некогда друга. Да что происходит вообще! Зачем он говорит все это?! Нашептывает в ухо гадости, убивая последнюю веру в себя, одновременно сглаживая любые проявления ответной агрессии? Словно гибкий хладнокровный хищник впрыскивает яд, парализуя жертву и приступает к ее неспешному, методичному поеданию?
Я молчу и смотрю ему в глаза. О, будь в них хоть капля фальши и неискренности! Нет. Он абсолютно уверен в том, что говорит.
— Значит, ты не так способен, как все думают.
Резко высвобождаюсь и почти бегом покидаю бальный зал.
5. Отрезвление
Лакей, одинаково услужливый как перед сливками атлантийского общества, так и перед простыми девушками с Земли, распахивает парадные двери, и я вылетаю на сумеречную площадь
Все, чего я хочу — остаться одна. Хотя бы ненадолго. Покинуть наполненное шумом, светом и терпким запахом парфюма здание. Вдохнуть свежего воздуха, приносимого вечерним бризом в столицу, и послушать тишину. Мне с лихвой хватило светских развлечений.
К счастью, здесь довольно пустынно. Гости еще не начали разъезжаться по домам, а лодочники сгрудились в одном месте на пристани, обсуждая переполох, вызванный заявлением Салкаса. Судя по доносящимся до меня резким и ироничным высказываниям, к грядущему появлению прохода в новый мир они относятся с большой долей скепсиса.
Я иду в противоположную от них сторону и нахожу укромное место: ступени здесь становятся более крутыми, скрывая подступ к воде. Одна из причаленных рядом лодок недавно снялась с якоря, приоткрывая вид на гавань. Вечернее солнце почти опустилось в море, посылая в сторону Озрелья последние, отчаянные в своей безумной попытке противостоять надвигающейся ночи, лучи. Закат еще не догорел, но к городу уже вовсю подкрадывается тьма, скапливается в ямках и неровностях площади, прячется в тени зданий, чтобы в назначенный час набросить изукрашенное покрывало тьмы.
Поеживаюсь и спускаюсь к самой воде— ветер ощутимо прохладный, а у меня с собой ни куртки, ни накидки. Но запах соли и йода все равно гораздо приятнее роскошной вони аристократов.
— Куда же вы убежали, милая Вар-ря? Вечер только начинается, — директор ЛИКа, как и все атланты, произносит звук «р» раскатисто и слегка гортанно, отчего мое имя начинает звучать, как чужое.
Я оборачиваюсь и не могу сдержать разочарованного вздоха. Видимо, сегодня такой день, и дети «колыбели цивилизации» решили окончательно доконать меня. Вместе с Салкасом, по-прежнему внимательным и обходительным, пришли мэр (божечки! Ему-то что здесь нужно?) и Антонио Магарони. Последнему я радуюсь, как родному — с ним, по крайней мере, все понятно.
— Просто решила полюбоваться видом на море, пока солнце еще не совсем село. Озрелье — удивительный город! — улыбаюсь самой беззаботной улыбкой, на которую сейчас способна, и решаю следовать их примеру: быть предельно лицемерной.
С атлантами лесть всегда проходит на ура. Вот и мэр смягчил свой сверлящий, изучающий взор.
— Вы любите море?
— Только потому, что в моем мире есть достаточно суши, — говорю и тут же прикусываю язык.
Мэр еще выше поднимает брови и смотрит на меня немного по-другому — из просто насекомого я превратилась в насекомое занятное.
— Не все могут выжить в обстановке бескрайнего океана.
— Само собой, — с этим и спорить нечего. — Ваша нация стойко выдержала удар судьбы и совершила невозможное, покорив водную стихию.
Мэр поворачивается в сторону горизонта, где осталось лишь слабое свечение: атлантийское светило в очередной раз не смогло повторить подвига людей и окончательно обмакнулось в воду, сдавшись на милость Великого Моря. И море в который раз все простит ему — поиграется и наутро снова выплюнет в небеса чистую и свежую новорожденную звезду.