Водный Мир
Шрифт:
Древогнёзды затихают, поудобнее устроившись перед угасающим костром. Горбалс начинает читать:
Здесь, среди мёртвой тишины, Шаги людские не слышны.Мара так отчетливо представляет себе всё, о чём читает Горбалс, что по коже у неё ползут мурашки.
От жара небеса дрожат, НавислиОткуда он знал, удивляется Мара. Неужели он видел во сне то, что через сотни лет стало явью?
Напрасно новый день встаёт; Лучами полумрак пропорот. Он никогда не оживёт — Проклятый и прекрасный город. Закат пылает точно кровь Давно ушедших поколений. С приходом тьмы вернутся вновь Воспоминания и тени. Провалами зияют стены, И слышен смех и плач гиены.Некоторое время все молчат.
— Он знал про наш город, — шепчет наконец Бруми-ло. — Но что такое гиена?
— Животное, которое издает ужасные звуки, похожие на визгливый хохот и вой, — отвечает Кэндлриггс.
— Так ведь мы их слышали, правда же? — говорит Айброкс. — Мы слышим этот смех и плач каждый раз, когда городские ворота открываются, чтобы впустить белый корабль. Гиены — это небесные люди в оранжевом, которые врываются в наш мир и утаскивают с собой крысоедов.
Он говорит о морской полиции в оранжевой форме, догадывается Мара, и о вое сирен.
— Они забирают с собой шпану? Куда?
— В небесный город, — отвечает Горбалс.
— Но зачем?
— Заставляют крысоедов работать, ведь те умеют глубоко нырять. И лазят быстро и очень высоко, словно настоящие крысы, — объясняет Поссил. — Мы с Поллоком видим их иногда, когда уходим в опасные районы на той стороне воды, рядом с центральными башнями и городскими воротами.
— Мерзкие они, эти крысоеды. — Поллок брезгливо сплевывает. — Очень хорошо, что небесные люди их забирают. Я, может, и сам бы начал их отстреливать, если бы небесные люди этого не делали.
Мару его слова приводят в ярость, но она сдерживается, желая узнать побольше.
— А что их заставляют делать?
Поссил и Поллок переглядываются.
— Туннели строить, — зевает Поллок.
— И мосты, — пожимает плечами Поссил.
Мара вспоминает про отборщиков в лодочном лагере, и ей становится нехорошо. Если небесные люди используют в качестве рабов таких как Винг, то, может статься, и людей в лагере отбирают для тех же целей? Делают из них рабов! Мара вспоминает свой необъяснимый страх при виде полицейских и понимает, что её догадка верна.
В вышине сверкает небесный
Сияют души, точно звезды… — бормочет Горбалс, —
Им в глубине ночной Вселенной Не нужны ни дворцы, ни замки, Ни залов пышных красота…Мара думает о сокровищах, без толку пылящихся в огромных залах заброшенного университета, — обо всех фантазиях и людских грёзах, запечатлённых в книгах. Если Новый Мир превращает беженцев с затонувших островов в рабов, заставляя их строить свою империю, значит, это отвратительное, гиблое место. Она не хочет там жить, никогда! Она хочет сбросить небесный город с небес. Завтра она снова отправится на поиски сведений об Арктике, в которой живут атапаски. Она будет искать и искать до тех пор, пока не найдёт то, что ей нужно. Мара представляет себе Роуэна, укутавшегося в одеяло и съежившегося на дне лодки. Только бы он ещё был жив! Она должна найти эту книгу. И как можно скорее.
Мара наблюдает, как Бруми-ло кормит своего малыша. Сейчас она кажется такой счастливой и одухотворённой, что Мара даже немножко завидует ей, хотя и не понимает до конца причины этого счастья. Но вот Бруми-ло укладывает Клэйслэпса спать и с улыбкой смотрит на Мару.
— Завтра Клэйслэпс увидит свой двухсотый Восход, — гордо сообщает она, раскачивая люльку под непонятные и диковинные звуки: это внизу под деревом кто-то из древогнёздов играет на странном музыкальном инструменте, сделанном из веток, костей, перьев, кусочков металла, пластика и стекла.
— Будем отмечать, — объявляет Кэндлриггс. Она уже пришла в себя после неприятной сцены у закатного костра. — Посмотри, Бруми-ло, я подарю ему мягкий мячик. — Она демонстрирует клубок, сплетённый из трав.
Бруми-ло с улыбкой поднимает глиняную чашечку. Мара видела, как она лепила её из глины, сушила и красила красным ягодным соком.
— Я слепила ему его первую чашку. — Она поворачивается к Маре. — Сколько ты видела Восходов, Мара? Наверное, примерно на тысячу меньше, чем я.
— С тех пор, как я здесь? — недоуменно спрашивает Мара.
— Нет, всего в жизни, — улыбается Бруми-ло.
— Откуда я знаю? — смеётся Мара.
— Не знаешь? — удивляется Бруми-ло. — Я, например, видела шесть тысяч шестьсот тридцать четыре Восхода.
— А я шесть тысяч двести семьдесят восемь, — вставляет Горбалс. — А Кэндлриггс больше тридцати тысяч.
— Там, где я жила, мы считали время годами, — объясняет Мара. — Мне пятнадцать лет.
— Годами? — Горбалс морщит лоб. — Мама говорила мне про годы, когда я был маленьким. Год как-то связан с солнцем…
— Год проходит от одной зимы до другой, — говорит Мара, пытаясь вспомнить: то ли Земля за это время делает круг вокруг Солнца, то ли наоборот. Чем больше книг она читает, тем больше осознает, как мало знает.
— Год — это слишком долго, — качает головой Горбалс. — День запомнить проще.
— Но так много дней запомнить сложно, — возражает Мара.
— Наоборот, легко, — говорит Горбалс. — Просто прибавляешь день за днём. А в конце каждого дня можно подумать о том, как ты его прожил. А про год подумать нельзя, он слишком длинный.