Водомерка
Шрифт:
Я хотела узнать, что из этой известной истории случилось на самом деле, а что обросло вымыслами за долгие десятилетия. Забегая вперед, скажу, что никакого отношения к капитану Блэк Джеку тот случай не имеет. Человек, захороненный на «Приюте мертвеца», был самым обычным моряком. Это трагическое предание, но оно часть нашей с вами истории. Мы должны знать прошлое, не бояться заглянуть в него, чтобы лучше понимать самих себя, понимать причину тех или иных поступков, осознавать, кем мы со временем стали.
Итак, 1756 год. В бухте Слайго на якоре стоит торговый галеон, прибывший из Нидерландов. Вероятно, он был построен на совесть, как и все голландские суда того времени: с балконами, изысканной
Путь галеона лежал из Нидерландов к берегам Норвегии, с заходом в порт Корка. Это был большой корабль, который, отправляясь из родной судоверфи, доверху заполнил свои трюмы драгоценными тканями, луковицами тюльпанов, древесиной, специями и ценными предметами утвари.
Капитан галеона волнуется из-за вынужденной задержки у берегов Ирландии. Каждая минута на счету, нужно спешить, ведь промедление не только принесет убытки компании-владельцу, но и привлечет пиратов, которых тогда было не счесть в Атлантическом океане. Да, такой галеон был бы ценнейшим трофеем, поводом для гордости в их послужном списке, – нельзя было допустить подобного развития событий. Поэтому вся команда во главе с капитаном торопилась поднять якорь и отплыть побыстрее.
Но, к сожалению, они не могли этого сделать. Штурман галеона, старый морской волк, проходивший в океане большую часть жизни, стремительно угасал, подхватив неведомую болезнь. Ее признаки были пугающими: лихорадка, испарина, невыносимая боль в животе – симптомы брюшного тифа, от которого в то время не было спасения. К несчастному боялись подходить. Капитан, скрепя сердце, приказал не отплывать от берега с источником заразы на борту. Нужно было срочно принять судьбоносное решение, пока болезнь не перекинулась на всех, кто находился на корабле.
Так и вижу, как бедняга, этот несчастный изгой, лежит в своей каюте в свете керосиновой лампады, тускло освещающей его истерзанное лицо. Вероятно, кожа его была так обезвожена, что казалась прозрачной. О чем думал этот несчастный в минуты, предшествовавшие его смерти? Кто знает, способен ли он был размышлять или его рассудок помутился от смертоносного токсина. А может, его сердце страдало, противясь неизбежному – что ему больше не услышать скрип соснового рангоута и гулкие порывы парусов, не ощутить на лице угасающие на закате брызги Атлантики. Умирать всегда непросто. Но умирать, когда в ушах еще не стих милый сердцу зов океана, труднее вдвойне.
Наконец, капитан принимает решение. Ему, как и всем на борту, было очевидно: оставлять источник заразы на корабле – смерти подобно. Он приказал матросам спустить шлюпку на воду и погрузить туда еще живого штурмана. Могу только догадываться о том, что испытали салаги, которым пришлось проделывать это с едва живым соратником, с которым у них наверняка сложились добрые отношения за годы, проведенные под парусом.
Они гребли изо всех сил, ведь в запасе у них была всего пара часов. Близился отлив, и грести было труднее обычного, но ими двигал страх, что неведомая болезнь перекинется и на них, страх, что капитан, расчетливый и ответственный, попросту снимется с якоря и уведет корабль без них.
Они высадились на берег, в то время – просторную пустошь, где еще не вырос Эльсинор Хаус, по слухам, построенный самим Блэк Джеком. А в то время – свободная плодородная земля, изумрудный отрог, нетронутые пастбища, готовые принять в свои недра все что угодно.
Одним из таких даров и стал бедный штурман. Он был еще жив, когда матросы плыли, налегая на весла, он был все еще жив, когда они выгружали его на берег, в панике оглядываясь на корабль, боясь
Моряки, перед тем как закопать своего собрата живьем, вложили ему в руку кусок хлеба. Мне неизвестно, зачем они это сделали, возможно, это часть какой-то другой древней легенды.
История умалчивает о том, какое имя носило судно, никто не помнит, как звали погибшего штурмана и где точно находится место его захоронения. Неизвестно, заразились ли остальные моряки или то была единичная вспышка, которая так и не коснулась остальных. Но этот жест милосердия – живых умирающему – говорит о том, что люди терзались необходимостью прощания с умершим, не смогли просто выбросить за борт своего товарища, оставить его умирать на берегу. Даже под угрозой собственной жизни они позаботились о нем, соорудили могилу, установили надгробный крест, прочитали молитву. Пусть страшным образом, но они сделали все, чтобы он ушел с достоинством, чтобы память о нем не потонула в веках.
Едва ли они могли предположить, что их поступок много десятилетий спустя породит легенду, а место упокоения останется в истории как «Приют мертвеца».
Я бывала в том месте. Сейчас там пирс, и едва ли что-то напоминает о давнем происшествии. Но океан, величественный берег – все это осталось неизменным.
И, думая об океане, я понимаю, что и жизнь, и смерть берут начало из воды, а мы лишь подчинены ей. Мы преклоняемся перед силой океана и благодарим за возможность питаться его дарами, помня о том, что зародились в нем маленькими клетками, простейшими организмами, которым было суждено пройти длинный путь, прежде чем обрести сознание и способность взглянуть на океан с позиции человека. Именно океан дал нам силы стать теми, кем мы являемся сегодня.
Почему нас так тянет к нему? К истокам жизни, где по сей день слышится могучее пение, внушающее тревогу и восторг. Хотим ли мы услышать знакомый гул, низкий, почти утробный, словно мы слышим опустевшее чрево матери, которое когда-то покинули? А войдя в его воды, ощущаем вибрацию, будто каждая капелька проходит сквозь тебя и наполняет силой.
Мы – люди воды. А вещество всегда тянется к себе подобному, чтобы слиться. Мы обречены вновь и вновь возвращаться туда, откуда пришли.
Что это, если не тоска по дому?
Я благодарю Бриду, жительницу Россес-Пойнт, за то, что напомнила всем нам, что ничто не появляется из ничего.
VII
Телефонный звонок от сержанта Дэли раздался в тот самый момент, когда Сьюзан, сидя на постели, угрюмо сражалась с завитками нитей и крючком, тщетно пытаясь воспроизвести форму кружев Клонс [3] . Ей не верилось, что когда-то она легко создавала изящный узор салфеток и платков, которые мать дарила соседям на праздники. Не просто повторяла уже существующие мотивы, но и создавала свои собственные: неведомые цветы, изысканные паутинки, волны и лепестки.
3
Кружево Клонс стало популярным в середине XIX века. Оно получило свое название в честь города на севере Ирландии, где Кассандра Хенд, жена священника, открыла школу для юных мастериц.