Водонос умер
Шрифт:
Вот глупец! Потерял драгоценное время! Говорил же отец — будь разумным. А то, что он сделал, — образец безмозглости!
Продолжая обследовать сад, Сейид увидел, что под айвой много опавших плодов. Он начал их есть один за другим. Вскоре почувствовал — хватит.
Он выполнил наказ отца: на дерево не залезал, на голову Габалла не валился и в то же время наелся до отвала. Что бы еще такое сделать? Попробовать фиников? Но под пальмой ничего не было. Он посмотрел вверх. На высоте четырех локтей, окружая ствол пальмы, висели гроздья красных фиников. Сейид начал быстро соображать. Если быть разумным, как велел отец, то он должен ждать
Вдруг в голове Сейида мелькнула блестящая идея. Чего ему ждать, когда ворона или ветер свалит несколько фиников? С помощью камня он может сбить их гораздо больше. Да и на пальму залезать не надо, и разум останется в голове.
Оглядевшись, он увидел недалеко от фонтана небольшой камень. В самый раз! Ему положительно везет этим утром. Наверное, это аллах посылает ему такие удачи, а может быть, и дьявол?!
Сейид изо всех сил бросил камень вверх. Он пролетел рядом со стволом, миновал финики, полетел в сторону дома и попал в стекло одного из окон. Раздался звон. Он прозвучал словно гром. В это же мгновение дядюшка Габалла очнулся от молитвы и бросился внутрь сада. За ним спешил Шуша с бурдюком за спиной. Сейид посмотрел на разбитое стекло, на свой фартук и бурдюк и бросился бежать к воротам. Отец крикнул удивленно:
— Куда ты?
— В медресе! [10] — ответил Сейид на бегу.
Глава 5
В медресе
Сейид бежал как безумный. Остановился он лишь перед домом, в Кошачьем переулке. Войдя во двор, он попал в объятья бабушки Умм Амины. Сейид задыхался от усталости.
На лице старушки были написаны испуг и удивление.
— Что с тобой? Что-нибудь случилось, да убережет тебя аллах от всякого зла.
10
Медресе — в старом Египте начальная школа, где изучали только коран.
Мальчишка был не в состоянии вымолвить ни слова. Бабушка забеспокоилась не на шутку:
— Тебя кто-нибудь ударил?
— Если бы…
— Неужели ты кого-то избил?
— Совсем нет. Просто разбил стекло во дворце.
— О, горе мне! У тебя не хватило соображения, чтобы не бить стекло? Ты что, наткнулся на него?
— Наткнулся! Стекло-то было на втором этаже… А я в саду поливал тутовицу.
— Какое отношение имеет дерево к стеклу на втором этаже?
— Уж так получилось… Значит, стою я под пальмой и вдруг нахожу камень, который вдребезги разбивает стекло в окне.
— Кто камень-то бросил?
— А
— Кто-нибудь, кроме тебя, был в саду?
— Не-е… Дядюшка Габалла, который молился.
— Так, значит, это ты бросил камень?
— Право, не знаю… Нашел я камень, который оказался в моей руке сам по себе, я даже и не почувствовал. Я захотел от него избавиться. Бросил его подальше. Он полетел вверх… Перелетел через пальму и упал. Из всего огромного нашего мира он не нашел другого места, куда упасть, кроме как на оконное стекло. Что я мог с ним сделать?
— Несправедливый оказался камень. Нужно бы ему упасть тебе на голову. Ты бы поумерил свою шустрость и не разбивал стекло в чужих окнах.
— Я и не собирался этого делать.
— А вышло так… Потом ты что сделал?
— Что, что! Взял подол галлябеи в зубы, ноги в руки и что есть силы бежать. Не ждать же было нахлобучки? Я быстро сообразил — не миновать мне возвращения в медресе, к этому проклятому мулле. Я и сказал себе: парень, лучше ты сам туда вернешься, чем тебя погонят силой… Где мои сандалии, феска и жестяная доска?
— Там же, где ты их бросил.
— Я положил их на сундук в чулане.
— Значит, они там и есть, никто их не трогал.
Сейид вырвался из объятий бабушки и побежал к сундуку, но ничего не нашел. Тут же он вспомнил, что открывал сундук, когда искал биту для беле. Тогда же несколько металлических досок с его писаниной упали за сундук. Просунув туда руку, Сейид наткнулся на феску. Вытащив ее, он увидел, что вся она в пыли и грязи, обтрепана, помята. Засунув руку еще раз, мальчишка нашел жестяную доску, сделанную из бидона. Она служила ему для письма вместо грифельной доски. Сандалии Сейид нашел засунутыми под старые бурдюки, в углу комнаты.
Быстро отряхнув феску и придав ей божеский вид, он напялил ее на затылок, надел сандалии, взял доску и крикнул бабушке:
— Так я пошел!
— Постой, позавтракать нужно.
— А что у тебя есть? Опять скажешь — похлебка, сыр да арбуз? Нет уж, госпожа моя, пусть твою похлебку аллах заберет. Я пойду.
— А есть-то что будешь?
— Что-нибудь поем. У тебя есть деньги?
— Есть… Сколько нужно?
— Дай пиастр. Тогда мне хватит и на завтрак, и на обед.
— Возьми, но купи еду, а не каких-то семечек да карамелек, как было вчера. Кстати, твои вчерашние покупки никто так и не попробовал.
— Оставь их на потом. Я пошел.
— С миром… Будь осторожней. Иди только по тротуару. Когда будешь переходить улицу, гляди по сторонам. Храни тебя аллах, Сейид сын Шуши!
Парнишка не стал дослушивать причитаний своей бабки. Он всегда пропускал их мимо ушей. Так же, как никогда не принимал близко с сердцу ругательства и проклятия своей тетки паломницы Замзам. Иногда он себя спрашивал: слышит ли аллах там у себя наверху эти заклинания? Думает ли он когда-нибудь им внять? Кто знает?
Не успел Сейид ступить за порог, как услышал шаги на лестнице и удивленный голос Али аль-Хишта:
— Куда топаешь, приятель?
Обернувшись, Сейид увидел спускающегося Али, который собрался идти в медресе. Он остановился и сказал:
— Несчастнее меня нет на свете. Иду к вашему мулле, чтоб его… Я уж думал, что с ним покончено… Но ничего, не пройдет и двух дней, как я его изведу.
С радостным удивлением Али переспросил:
— Нет, правда, пойдешь в медресе?
— Чего ты удивляешься? Может, не нужно?