Водородная Соната
Шрифт:
— Не совсем так, — признал Зоолог. — Это позволяет убивать время, держит меня вовлеченным. — Он посмотрел на стойку с разноцветными пробирками. — Сейчас и в течение следующих нескольких столетий я, вероятно, буду экспериментировать с различными виртуальными химическими процессами, обычно включающими многие сотни или даже тысячи элементов и часто разветвляющимися на некоторые особые, требующие новых разновидностей фундаментальных частиц. — Оно улыбнулось. — Есть и нечто большее: я играю во многие игры в разных виртуальностях, все — увлекательные и непредсказуемые, и я все еще исследую Математическое Ирреальное, в отличие от Предельного Ирреально
— С какой целью?
— Нет конечной цели, кроме самого процесса: я провожу время, чтобы скоротать время, и остаюсь вовлеченным, чтобы оставаться вовлеченным.
— Да, но почему?
— Почему нет?
— Ага. Так что это все же стоит делать?
— В какой-то мере.
— Вот и я — мы все — делаем то же самое в Реальном. Как можно видеть, с гораздо более значительным эффектом.
— Я знаю. Я понимаю.
Так ли это? Каконим задумался. Понимало ли это абстрактное существо приведённую им параллель? Насколько далеко оно от реальности — от Реального — будучи теоретически внутри его?
Из того немногого, что Какониму удалось почерпнуть у своего собрата по Разуму — в основном из слухов, которые тот неоднозначно подтвердил — существование в Сублимации означало вечное расширение в восприятии и понимании в пространстве, которое никогда не могло быть до конца заполнено. Независимо от того, как любое Перешедшее — перенесенная цивилизация или процветающее индивидуальное существо — расширяло свои масштабы, охват и выражение, всегда имелось ещё больше места, и больше места в образуемом новом наборе измерений, неустанно предоставляющего сонм неисчерпаемых возможностей.
Реальность — с ее огромными объемами пустоты между планетами, звездами, системами и галактиками — в основном состояла из вакуума; усредненное “почти ничто”, не способное к истинной сложности из-за неизбежного обеднения структуры и явного преобладания небытия над субстанцией. Возвышенное было совершенно другим: наполненным существованием, постоянно имманентизирующим контекст, бесконечно разворачивающимся бытийным пространством.
Как и многие Разумы Культуры, Каконим пытался имитировать опыт пребывания в Сублимации: существовали различные легкодоступные и настраиваемые пакеты, которые Разумы передавали от одного к другому, полученные в результате многовекового изучения, анализа, размышлений, воображения и просчётов. Утверждалось, что они дают представление о том, на что должно быть похоже существование в Сублимации, хотя, конечно, никто не мог этого доказать.
И не один из этих пакетов не выглядел удовлетворительным, хотя у каждого имелись свои адепты, а у некоторых даже те, кто, в сущности — и это шокировало Умы Культуры — являлся наркоманами.
Каконим попробовал несколько и обнаружил, что все они недостаточны: разочаровывающие, неадекватные, даже странно унизительные.
— Ну, — сказал он, — ты, по крайней мере, пообещаешь, что подумаешь, как найти способ помочь?
Зоолог улыбнулся.
— Это я могу сделать. Я обещаю.
Аватоид Каконима посмотрел вниз, снял крошечное насекомое со скамейки и зажал его между двумя пальцами. Он держал его, шевелящего антеннами, направив в сторону перевернутого аватоида.
— Ты всегда говоришь, что ничто не имеет значения. Будет ли иметь значение, если я уничтожу это сейчас?
Зоолог пожал плечами.
— Это просто пакет кода.
— Он живой, в каком-то смысле. Он имеет набор запрограммированных реакций, ответов и
— Все это и все, что ты под этим подразумеваешь, известно. Продумано, учтено, включено. И много более этого.
Аватоид Каконима вздохнул. Он положил насекомое обратно на скамейку, на угол, к которому оно, казалось, направлялось.
— В любом случае спасибо, что согласился подумать.
— Меньшее, что я могу сделать.
Каконим встал, затем остановился.
— Я сказал, что доверяю тебе, — сказал он перевернутому аватоиду, висевшему в нескольких метрах от него. — И прямо сейчас я верю, что ты сделаешь, как говоришь, и подумаешь об этом, потому что ты обещал. — Он помедлил. — Я веду себя глупо? Вне принудительной правовой базы — чего здесь явно нет — доверие действует только там, где у существ есть понятие чести и, как правило, репутация — положение — которое они хотят защищать. Такие соображения затрагивают тебя? Они всё ещё имеют для тебя значение?
Зоолог выглядел обеспокоенным. В конце концов, он сказал: — Когда вы возвращаетесь из Сублимации, вы как будто оставляете там все свои чувства, кроме одного, как будто все остальные у вас удалены, вырваны — а вы привыкли иметь их сотни. Он помедлил. — Представь, что ты, — сказал он, кивнув на Каконима, — являешься человеком — даже так: простым человеком, без дополнений и изменений — медлительным, ограниченным, хрупким, с горсткой очень ограниченных чувств. Затем представь, что у тебя есть все чувства, но — скажем — осязание убрано, а также большая часть воспоминаний, включая все те, что связаны с языком, за исключением простых вещей, о которых говорят дети. Затем ты сослан, слепой и глухой, лишенный обоняния, вкуса, холода и тепла, в умеренный водный мир, населенный только рыбами, губками и морскими тварями, чтобы плавать и прокладывать свой путь среди них, в мир без острых краев и почти неосязаемый тобой. — Зоолог помолчал. — Вот что значит вернуться от Сублимации к Реальному.
Каконим медленно кивнул:
— И почему ты…?
Зоолог пожал плечами.
— Чтобы пережить своего рода крайний аскетизм, — прозвучало в Какониме, — и обеспечить больший контраст, когда я вновь вернусь.
— Что ж, — заметил Каконим, — это, возможно, самая недвусмысленная информация о Сублимации, которую когда-либо сообщали. Мне, по крайней мере. Однако ты не ответил на вопрос, который я на самом деле задал.
— Дело в том, что даже такое уменьшенное, ослабевшее существо все еще в каком-то смысле было бы своим прежним я, даже если бы ему было трудно выразить такой факт. И то, что было для него важно прежде, если оно имело тогда какую-либо реальную ценность, осталось бы для него важным и теперь, несмотря на все прошедшие изменения, возвышения и умаления.
— Буду считать, это означает, что я не слишком безнадежно глуп.
— Может быть ты и глуп, но тогда и я тоже.
— Хорошо, давай не будем делать из этого соревнование.
— Я посмотрю, могу ли я что-нибудь сделать. Я буду на связи. Спасибо, что зашёл ко мне.
— Сплошное расстройство. Я позволю себе выйти.
Аватоид Каконима исчез без попыток продемонстрировать уход или улететь.
Аватоид Зоолога еще некоторое время оставался неподвижным, глядя на крохотное насекомое на скамейке, потом покачал головой и переместился обратно — туда, где тихо дымилась стойка с пробирками.