Водородная Соната
Шрифт:
— Я хочу быть в курсе того, что затевают дистанционщики, — заявила она.
Тефве в той или иной форме находилась на околотках Контакта так долго, что могла вспомнить время, когда не было ничего, что именовалось ныне Особыми Обстоятельствами, а только кучка кораблей, проявлявших схожие стремления, поэтому она знала, как договориться с Разумом, выступающим в качестве контролирующего, чтобы в итоге не оказаться в проигрыше.
— Согласен.
— В полном объёме, — предупредила она.
— Согласен.
— И возможность договориться о последующей реинтеграции без ограничений, только я и оно, или они.
— Подтверждаю.
—
— Конечно.
— Хм. — Тефве откинулась на спинку кресла, задумавшись. — Хорошо, — сказала она, наконец. — Я согласна.
— Принято. Еще раз благодарю. Куда вы хотите направиться?
— Орбитал Дибальдипен, Ангемар. Основная Система.
ВН на мгновение опустил глаза, затем сказал:
— Один из наших. Возможно, мы сможем работать через хаб. Это было бы еще быстрее. Посмотрим. Разумы концентраторов могут неохотно потакать такого рода вещам, требуя предоставить сведения обо всём, что сочтут нужным. У нас есть полное имя этого человека? Первое, что спросит Разум хаба.
Тефве улыбнулась.
— Он настолько стар, что полные имена еще не были изобретены, когда он родился, но если бы они были, то его звали бы Турсенса Нгароэ Хан КьиРиа дам Юттон. И он использовал это имя в прошлом. В далеком прошлом.
— Благодарю. В любом случае, ближайший корабль — бывший Психопат ВФП Выдающийся Вклад В Исторический Процесс находится в нескольких днях пути… — ВН выглядел озадаченным. — Дибальдипен. Думаете, там находится КьиРиа?
— Понятия не имею. Но там есть дрон, который должен знать, где он.
— Думаете, он все еще там? — спросил ВН немного скептически. — Прошло четыреста лет.
— Он оставил дела, уйдя на покой. Но я подозреваю, что он там будет.
— Итак, если вы действительно настолько старый, расскажите мне, чему вы научились за эти годы, тысячелетия. Каковы плоды вашей мудрости?
— Их удивительно мало. Мне удалось избежать многих жизненных уроков. Возможно, именно поэтому я до сих пор жив.
Коссонт лежала на кровати; серый куб с состоянием разума КьиРиа стоял на прикроватной полке. Это был всего лишь второй раз, когда она включила куб с момента возвращения домой. Она, волюпта и одиннадцатиструнная только что переехали из дома ее матери в М'йоне в собственное жилье, в полумире от прежнего; она начала заводить новых друзей, но ей с трудом удавалось найти стоящие выступления, и, возможно, она чувствовала себя немного одинокой.
— Так что, — сказала она, — жить так долго, по сути, не имело смысла?
— Верно. И вряд ли это сделало меня особенным.
— Но разве это правильно, отсутствие смысла?
— Жизнь либо никогда не имеет смысла, либо имеет его всегда — будучи по природе оптимистом, я склоняюсь к последнему. Однако, то, что я пережил больше, чем любой другой человек, ничего не меняет по сути. — Голос из серого куба сделал паузу, а затем сказал: — Хотя… я думаю, что долгое существование могло убедить меня в том, что я не такой уж приятный человек, каким когда-то себя считал.
Коссонт, получившая две возможности быть язвительной только в этих последних нескольких предложениях, знала, что не воспользуется ни одной из них. Она ограничилась: "Правда?", сказав это слегка саркастическим тоном.
— Одна вещь, — голос, казалось, не обратил внимания на её насмешку, — которая происходит, когда живешь долго, заключается в том, что ты начинаешь осознавать сущностную бесполезность
— Угу, — сказала она. — Вопрос, как я понимаю, риторический?
— Это порочный вопрос. Смысл присутствует везде и всегда. Или, по крайней мере, все вещи проявляют тревожную тенденцию к тому, чтобы обретать смысл, стоит им попасть в поле зрения разумных существ. Просто не существует окончательного Смысла, смысла с большой буквы С. Хотя иллюзия того, что он может быть, утешительна для иных умов.
— Жалкие, бредущие в неведении глупцы.
— Я подозреваю, судя по тону твоего голоса, что, как и немногим ранее, ты говоришь с сарказмом. Но неважно. Однако есть и иная, кроме ужаса и отчаяния, реакция на неисчислимое множество неоригинальных идиотизмов, которые жизнь подбрасывает с неизменным постоянством.
— И что же это?
— Своего рода ликование. Как только кто-нибудь переживает кризис, приходящий с пониманием того, что глупость и жестокость людей по отношению друг к другу неизлечима, несмотря ни на что, возможно, нетленна (некоторые выбирают самоубийство в этот момент), он становится на позицию: "О, пусть так, хорошо. Было бы, конечно, лучше, если бы всё было иначе, но раз уж дело обстоит скверно, давайте воспользуемся этим. Посмотрим, какую ещё чушь эти придурки смогут выдумать, чтобы помучить себя в очередной раз”.
— Не самая милосердная позиция.
— Не самая. Но я хочу сказать, что это, возможно, единственный вариант, который позволяет вам справиться с преклонным возрастом, не превращаясь в благочестивого придурковатого отшельника, и потому представляет собой своего рода фильтр, благоприятствующий мизантропии. Некоторые люди, переступающие порог, ведущий к старости, порой реагируют с таким отвращением на новые ужасы, с которыми они сталкиваются, что предпочитают покинуть этот бренный мир. Только мы, слегка злобные существа, способные пережить это осознание, находим удовольствие — или, по меньшей мере, удовлетворение — в наблюдении за тем, как последнее поколение или недавно эволюционировавший вид может заново открыть и пробить пути к катастрофе, бесчестью и позору, которые, как мы наивно полагали, безнадежно заросли.
— То есть вы, по сути, продолжаете жить, чтобы посмотреть, как все облажаются?
— Да. Это одна из немногих гарантированных констант жизни.
Коссонт задумалась.
— Если это правда, то это немного грустно, — призналась она.
— Грустно. Но иногда жизнь именно такова.
— И вы правы: это показывает вас не в лучшем свете.
— Ты должна восхищаться моей честностью.
— Я? — сказала она, протянула руку и выключила куб.
Тогда она и решила, что отдаст его кому-нибудь другому — тому, кто, возможно, захочет принять его или хотя бы согласится о нём заботиться.