Водородная Соната
Шрифт:
Но и это, в свою очередь, могло быть частью замысла, как и четкая положительная корреляция между тем, как создания с более высокими интеллектуальными способностями сменяют более низкие и постепенным уменьшением насилия и страданий в течение цивилизационно значимых периодов.
“Напоминает — с поправкой на масштаб — опыт с засеванием иного общества идеями священной книги, вроде бы вещавшей правду на нескольких уровнях, а в действительности являвшейся лишь частью эксперимента,” — подумал "Содержание Может Отличаться", просматривая результаты последних запусков симуляторов.
Все симуляторы, которые он настраивал и запускал, пытались ответить на относительно простой вопрос: "Насколько изменится ситуация, если гзилты
И ответ, похоже, был примерно таков: Кто его знает?
Как только вы начинали думать, что единственным способом моделирования было чтение индивидуальных состояний разума каждого индивидуума в реальности — что более аморально, чем непрактично — вероятно, наступало время испробовать другой метод.
Как заботливый и ответственный Разум Культуры, "Содержание Может Отличаться" никогда бы не запустил образ Гзилта на индивидуальном уровне, чтобы найти ответ, даже если бы мог, но, помимо прочего, некоторое время назад пришёл к выводу, что обращение к таким отчаянным мерам ничего не решит в данном случае. Потому что существовало на самом деле две Проблемы: Проблема Симуляции и Проблема Хаоса.
Проблема Хаоса означала, что в определенных ситуациях можно было запустить сколько угодно симуляций, и каждая из них давала бы значимый результат, но в целом в них не содержалось никакой видимой закономерности, а значит, и урока, который можно было извлечь, ни очевидного курса, по которому можно следовать — все зависело исключительно от того, как именно изменялись условия в начале каждого запуска.
Реальный результат, тот, который имеет значение, в реальности почти наверняка был бы очень похож на один из смоделированных результатов, но на любом из этапов процесса отсутствовала возможность точно или даже приблизительно определить, на какой именно, и это делало предприятие почти совершенно бессмысленным — в итоге приходилось использовать другие, гораздо менее надежные методы, чтобы узнать, что произойдет.
Они — в случае СМО — включали использование собственного интеллекта, объединенного со значительным интеллектом его коллег, для доступа к суммарному итогу галактической истории и анализу, сравнению и сопоставлению текущей ситуации с аналогичными ситуациями в прошлом. Учитывая, на какое ясное, беспрепятственное, всеобъемлюще мощное мышление были способны ИИ и особенно Разумы, результат мог быть невероятно точным — в сравнении с другими имевшимися методами. Метод имел официальное название — Конструктивный исторический интегративный анализ.
Однако Разумы использовали другое — "Угадывание".
Существо звали Йовин. Оно было старым, никуда особо не спешило, но все ещё сохраняло силу и выносливость. Настолько, насколько это было нужно Тефве — она устала и измучилась в седле прежде, чем животное начало проявлять признаки недовольства.
Тефве выбрала старомодное седло: высокое и громоздкое, не особо пригодное для сложных перемещений, но удобное. Как для афора, так и для неё — всегда в таких случаях следовало думать о животном. В конюшнях на Чьян'тиа нанимали разумных животных, с которыми можно было общаться как с биологическими существами или как с говорящими, но немного тупыми дронами, похожими на биологических существ. Она была не против разговорчивого спутника, но говорящее ездовое животное всегда казалось Тефве чем-то слишком смелым. Афора были достаточно умны и достаточно сдержанны, чтобы обеспечить своего рода молчаливое сосуществование.
На эту сторону орбитала они прибыли примерно к середине ночи. С первыми лучами солнца она отправилась в путь, проехав по тихому городку. Днем здесь проходил какой-то праздник, и цветочные гирлянды, протянутые через улицу, ведущую из города к холмам, за ночь потяжелели от росы и обвисли — ей пришлось раздвигать их, чтобы проехать между ними. Один бледно-голубой цветок,
Город был таким, каким она его помнила. Неряшливый мазок кисти, вдоль одного берега реки Снейк, обрывался на зыбучих таунитовых и серо-розовых песках, обозначавших край пустыни. Благоухающий оазис цветов колокольчика и прядильника, эвенов и джоденберри, низкими, обтекаемыми зданиями наполовину был погружен в окружавшие его дикие сады и рощи.
За рекой, после череды опалых, полустёршихся дюн и осклизлого от ила спуска к давным-давно высохшему озеру, начиналась низкая прерия, поросшая кустарником. Немногочисленные заросли выглядели как нечто чужеродное по отношению к земле: истончённые, невесомые клочья хрупкой сухой растительности, подверженные пожарам, которые при сопутствующем ветре могли разгораться так стремительно, что разумнее было окунуться лицом в их жар и двигаться прямо сквозь них, потому что одолевавшее их пламя никогда не удалось бы обогнать.
Вода в реке стояла очень низко, точнее это была лишь скупая струйка на дне покрытой трещинами, частично высохшей грязной земле, испещренной песчаными, похожими на веерные пандусы разливами. Разгар сезона. Дожди будут идти здесь не раньше, чем через треть года, выпадая в Насыпях, которые были так далеко от этих мест, что даже в самую ясную погоду можно было вечно напрягать глаза и так никогда и не увидеть их, ни днем, ни ночью, ни далеко внизу, ни в гуще искрящегося воздуха. Через несколько десятков дней после того, как в высокогорье хребта Хонн-Эйниморм пойдут дожди, река вздуется, неся с собой мешанину из старых листьев, корявых веток, обнажённых стволов умерших деревьев и выбеленных шкур животных, похожая на движущуюся баррикаду дряхлости и смерти.
Она поехала через карман — нарост пустыни и клочковатых окаменелых песков, лежащий между рекой и городом с одной стороны и холмами с другой. Пара рапторов кружила высоко над головой, следуя за ней с раннего утра, а затем исчезла, видимо найдя что-то более достойное внимания — она быстро потеряла их из виду в жарком безоблачном дне.
У нее болела спина и всё, что ниже. Приходилось периодически останавливаться.
В разгар дня трубчатый зонтик дал тень ей и афора, как только она прогнала из под него дремлющую мизиприку. Тварь крепко спала и ей пришлось хлопать в ладоши и кричать, стоя рядом с нервничающим афора в десяти метрах от хищника. Мизиприка посмотрела вверх, устало поднялась на ноги и поскакала прочь. Один раз существо остановилось, чтобы злобно зыркнуть на них, словно только сейчас вспомнив, что должно выглядеть грозно, а затем зашагало прочь по застывшим волнам песка.
Она накормила афора, почувствовав, что у неё самой урчит в животе, и, не откладывая, поела, утолив заодно и жажду. Даже в тени здесь было очень жарко. Утомлённые зноем и дорогой, путники вскоре задремали.
Спуск на орбитал она пропустила, хотя обычно ей нравилась посадка, в отличие от подъёма. Нравилось опускаться на внутреннюю поверхность орбитала. Спуск означал, что глазу открывался обзор места, даже если оно было видно только через экран.
Она родилась и выросла на планете, что являлось редкостью для Культуры. Это случалось даже реже, чем появление на свет на корабле, что само по себе встречалось не часто. Такое положение сохранялось на протяжении последних тысячелетий. Все эксцентричности, которые она впоследствии склонна была проявлять на протяжении своей жизни, она приписывала этой странности своего рождения. Она провела на планетах больше времени, чем где-либо ещё — столетиями живя на них, — но все равно не могла думать об этих естественных природных реликтах как о единственно приемлемых для существования обителях, а об Орбиталах как о чем-то из ряда вон выходящем, ведь искусственные миры намного превосходили ныне количество естественных обитаемых миров.