Воды любви (сборник)
Шрифт:
Потом стало совсем плохо и Лоринков жил в подъездах.
К счастью, на улице ему долго болтаться не пришлось. У Киевского вокзала, куда Лоринков, ослабев духом, собрался было идти, чтобы христарадничать, а потом попробовать вернуться в Молдавию, ему встретился бывший земляк. Драматург Еуджен Никитин, – как и все молдаване давно уже переехавший в Россию, – узнал Лоринкова, долго смеялся, снимал приятеля на мобильный телефон и слал фото на «Фейсбук».
–
– Да знаешь ли ты, что ты уже пятый год как всемирно признанный гений?! – говорил Еуджен.
– Твои пьесы ставят во всех театрах мира, – говорил он.
– Ты признанный лучший драматург мира, – говорил он.
– Только странный и прячешься ото всех и пьешь, – сказал он.
– У нашего гения сложный характер, – процитировал он Лоринкову статью из какой-то газеты, вытащил ее из кармана.
– Идите все на… – сказал Лоринков.
– Ха-ха, – сказал Еуджен. – У нашего гения сложный ха…
– А ты что в Москве делаешь? – спросил Лоринков, открывший купленное Еудженом пиво.
– Да вот, приехал на Конгресс «Русско-Молдавские поэты и драматурги», организованный нашим выдающимся земляком, поэтом Кириллом Копальджи, да живет он сто тысяч и еще одну тысячу лет, – сказал Еуджен, глядя в приглашение.
– Зачем? – спросил Лоринков.
– Поучаствовать в Конгрессе «Русско-молдавские поэты, прозаики и драматурги: два берега одной полноводной реки», чтобы получить удостоверение писателя, представляющего молдавскую литературу! – сказал Никитин.
– Этого что, достаточно? – спросил, превозмогая тошноту, Лоринков.
– Ну конечно! – сказал Еуджен.
– Достаточно справки из общества «Молдо-российской дружбы» города Калараш, официально зарегистрированного участия в одном таком Конгрессе, ну, и для нашего выдающегося земляка, эфенди Кирилл бей Копальджи да славится он сто и сто раз, нужно подшестерить разок-другой, – перечислил он.
– Зачем? – спросил Лоринков, которого тошнило все больше.
– Как же, – сказал Еуджен, – ведь тут выдают удостоверения молдавских писателей и поэтов.
– Тебе тоже пора вливаться, – сказал он.
– Идите все на… – сказал Лоринков, – русско-молдавские поэты.
…и драматурги и прозаики, – послал он драматургов и прозаиков вслед за поэтами.
– И всех своих выдающихся земляков не забудьте прихватить, – сказал он.
– Кстати, – сказал Лоринков.
– Одолжи на пиво, – сказал Лоринков.
– Нет, я не дам тебе рыбу, – сказал Еуджен.
– Я дам тебе удочку! – сказал он.
– В смысле, устрою
– Какая рыба? – сказал Лоринков.
– Какая удочка? – сказал он.
– Я просил одолжить мне на пиво, – сказал он.
…Еуджен, – надо отдать ему должное, – не только одолжил Лоринкову 18 рублей 50 копеек на пиво, но и привел того в театр «Табакерка», где представил полному доброму человеку с улыбкой Чеширского Кота и повадками педофила. Тридцатипятилетнего Лоринкова это не испугало.
– Антон Палыч, вот вам Лоринков, – сказал Еуджен
– Представляете, он ничего не знает, – сказал он, пошептав что-то Антон Палычу в ухо.
– Вот чмо-с, – сказал ласково Антон Палыч.
– Будешь писать мне сценарии и получать за это… скажем… пятьдесят тыщ в месяц, а?! – сказал он.
– Антон Палыч, – сказал Лоринков.
– Благодетель, – сказал он.
– Да за пятьдесят тыщ я еще и всех твоих актрис трахать буду! – сказал он.
– Отставить-с актрис-с, мразь-с, – мурлыкнул Антон Палыч.
– Главное, пиши, пиши, Володя! – сказал он.
Улыбнулся, и ушел, махнув хвостом.
* * *
…закончив пьесу «Остроумный Остроум», – в которой в ироническом ключе рассказывалось о попытках советской псевдо-интеллигенции конца 20 века создать хоть что-то, отдаленно напоминающее Серебряный век, созданный русской интеллигенцией в начале этого века, – Лоринков встал, и отжался несколько раз. Дела шли все лучше. Он уже мог отсылать домой по пятнадцать тыщ рублей! Да и на выпивку в Москве – из супермаркета «Пятерочка», конечно, – хватало. Тряслись руки…
Вдруг в пустой зал забежал, прерывисто дыша, билетер Ян Шенкман. Они с Лоринковым часто спорили. Культурный человек, – считал билетер, как все культурные люди, – никогда не скажет вслух, что он гений, а просто скромно подумает это про себя. Ему казалось, что именно это причина их с Лоринковым разногласий. На самом деле она состояла в том, что Шенкман давно уже не пил, а Лоринков еще продолжал.
– Бегите, Володя! – крикнул билетер.
– А в чем дело? – спросил Лоринков, открывший бутылку паленого коньяку, и вовсе не желавший куда-то спешить.
– Ваши недоброжелатели! – сказал билетер.
– Они убедились, что против вас они всё же никто, – сказал он.
– Поэтому они хотят убить вас, выдать вашу пьесу за свою, и получить за это кучу денег, славу и почета, а еще колонки в «Огоньке», «Эксквайере» и «Снобе», – сказал он.