Воды любви (сборник)
Шрифт:
Молдаване же неблагодарные всех повыкидывали!
Уезжайте, мол, оккупанты проклятые! А мы и сами с усами! Правда, жидковаты усы у них оказались… Понасажали везде своих, деревенских. В больницах, в милиции, в аппарате правительства. Сидит такая прошма с деревни, ни бе ни ме, хмурая… Гавкает что-то на свом непонятном языке, жестами показывает, ложись, мол. Рак, ангина, проказа – без разницы. Аспиринку всегда дает.
Никакого обхождения, никакого уважения к тем, кто им страну, независимую Молдову, подарил – к КГБ МССР.
Но что делать, надо, надо было потерпеть. Вот только катетер выпадает. Но я, если что, пальцами там внизу пережму, да как-нибудь перетерплю. Оглядываюсь. Весь зал, в едином порыве, поет, что-то в паху пережимая. А что делать. Как говорится – постарели мои старики. Все мы ветераны, всем глубоко за семьдесят. Кто-то и старше!
После выступления публика Иосифа, певца нашего народного, и отпускать не хотела. Как пошутил со сцены сам Иван Николаевич Петров, – фамилия и имя его слишком засекречены, чтобы вот так их взять и выложить, – у нас в Конторе вход рупь, выход два. Кабыдзончик как услыхал это, аж побелел. Но мы певца успокоили, объяснили, что, мол, шутка. И что он совершенно спокойно может, – после подписания бумаги о сотрудничестве, – идти в гримерку, отдыхать. Его это ничуть не испугало. Братцы, что ж вы раньше-то молчали, сказал он. Я же такую бумажку еще в седом 1920—м подписал, когда только начинал карьеру исполнителя революционных советских песен. У меня и справка есть. Достал, показал. И в самом деле, похоже на справку. Печати, по крайней мере, есть. Ну, мы его снова аплодисментами приветствовали. Потом проводили со сцены. Было много цветов, слез, объятий, кто-то и отсосать Кобзончику умудрился. Врать не буду, не наш отдел. Из пятого, который по диссидентам специализировался. Там молдаван почти и не было. Это сейчас они везде, засилье их какое-то… Ну, на таких событиях мы, ветераны и бойцы Конторы, несмотря на все наши внутренние разногласия, всегда одно целое. Как говорится, кто угодно, только бля не русский. На худой конец, русский, но чтоб из крестьян, с говнецом. Кстати. О говнеце. Запахло им. Чую, не только катетер вывалился. Годы, годы… Все не то и все не так. Побрел я в фойе, в очередь встал за пироженными и коньяком. Стою, попахиваю. Товарищей своих радостно приветствую.
Машу рукой им в приветствии революционном. В это время подходит ко мне парнишка из молодых. Володя Ульянов его зовут. Да-да!
Подходит ко мне и говорит на ухо, таинственно так:
– Агафон Геннадиевич, – говорит.
– Отойдемте в гримерку… – говорит.
А сам подмигивает так. Смотрю и ушам своим не верю.
– Как, – гвоорю, – куда…
– Туда, туда, – Влад смеется.
– В гримерку к родному нашему, Иосифу Виссарионовичу Кабыдзону…
– Выпить с ним приглашаем вас, – говорит.
– Награда это, Николаич, – говорит он.
– Помнишь 67—й год? – говорит он.
– Вот и настала пора…. – говорит он.
Стою, от волнения плачу. Помнит, все помнит Контора родимая. В 1967—м я, жизни своей не жалея, провел полгода, следуя неотступно за Володькой Лоринковым, студентом филологического факультета КГУ. Особо я не прятался, но и не внаглую действовал. Давил, короче, на нерву. Гаденыш прятал в библиотеке роман «Мастер и Маргарита», не запрещенный, да… Но и не разрешенный! Гаденыш решил, что за ним следят, впал в паранойю, и попал в дурку. Там себе вены и порезал. А мне орден за это обещали дать, да забыли. И вот, вспомнили!
Батюшки мои! От волнения я аж еще раз катетер выпустил. Да ничего, товарищи тактично вид сделали, что не заметили. Так, следы мокрые оставляя, и пошел я в гримерку. Захожу, а там… На высоком кресле сидит сам Иосиф, народный певец. Вокруг него девки на корточках сидят, в шапочках разноцветных на головах. Типа гандона. Розовый, красный и синий. Это, как товарищи мне позже объяснили, пополнение Конторы по культурной части. Лейтанант, старший лейтенант и капитан. Под оперативным псевдонимами: Киска, Очко, и Просак. Девчонки наши оказались, боевые. Пока мы с товарищами и с товарищем певцом Кобзоном первую рюмашку дернули, старшая, которая
– А теперь я почитаю вам свои стихи.
Лосины приспустила, губищи вытащили, левой рукой ухватила, и давай правой, как по струнам наяривать. И поет – оттуда и поет!
богородица путина альбатрос сунул между ног огромный нос дураки зовут его клювом треугольным акулы зубом с головы альбатроса свисает член опавший напоминает припев: нет эрекции, нет эрекции отмените же о собраниях конвенцию! нет эрекции, нет эрекции отмените же закон о конвергенции! хватит молчать, интеллигенция! богородица, спасибо, что путю уберегла и Контору Роисси дала чтобы она время от времени быдлу телу подкидывала бе-ре-ме-н-ну-ю чтобы тела в себя совала куру и репортерам ББС объясняла, что «итс факинг рашен культура» богородица, богородица у тебя в глазах не троится а если куры вам не по нраву мы другую замутим отраву выпустим к вам дмитрий константиновича компотлева он для лохов замеса иного он сует себе куру не в вагину, а в зад это называется – время назад верните статью гомосекам и шпионам мы родины чувство вернем миллионам! мы пендосам поставим барьер на пути главное вовремя в офшоры уйти припев: нет эрекции, нет эрекции отмените же о собраниях конвенцию! нет эрекции, нет эрекции отмените же закон о конвергенции! хватит молчать, интеллигенция!…слушаем, плачем. Ай, хорошо девчонки завернули! Ведь, если честно, и нам, ветеранам Конторы, многие из происходящего нынче на внешнеполитической арене РСФСР не нравится. Этот великорусский шовинизм, эти манеры «старшего брата»… Слава богу, есть такие люди, которые напоминают миру, что слава и величие русской культуры – они не в усадьбах зазнавшихся бояр и дворян Тургеневых да Толстых, пивших народную кровь. А где она, русская культура? А в манде! В простой, рабоче-крестьянской манде простых девчонок ансамбля «Мятежный сикель» – лейтанта Кати Очко, Нади Сикель и Маши Которая Между. Отпели они, получили гонорар от Иосиф Виссарионыча – диск «В Белуджистане в черном тюльпане» с автографом, – и отправились дальше родине служить. А мы остались втроем. Ну, то есть, вчетвером. Товарищ майор Влад Ульянов, товарищ генерал народный певец Иосиф Кабыдзон, и его антре… аптре… антре… куратор, короче, Лев Константинович Ёкрпст! Сижу, глазам своим не верю… И ведь такие простые… Такие свои… А Лев Константинович улыбается, говорит так… вкрадчиво:
– В общем, буду краток, Петрович, – говорит он мне.
– Решили мы наградить тебя Петрович! – говорит он.
– Только не медалями… не поньяком этим пошлым… – говорит, лбом двигая.
Позже мне объяснили, что поморщиться он так хочет, а не может. Ботекс!
– Как ты знаешь, у Иосифа Яковлевича – рак… – говорит мне Лев Константинович.
Киваю. А как же. Мы в печатном органе Конторы, «Экспресс-Газете», завсегда все новости страны узнаем, зашифрованные. Нам так в 1991—м и велели. Переходим на подпольное положение, читаем «Спид-Инфо» и «Экспресс-газету», все данные будут там. Так что о болезни дорогого Иосифа я знал.
– Рак правого яичка, – говорит дорогой товарищ Львович.
Сижу, не шелохнувшись, от счастья едва живой.
– Вот мы и решили, что отдашь ты свое правое яйцо певцу, – говорит товарищ Константин.
– А мы тебя за это премируем его правым яйцом, – говорит он.
– И участием в съемках сиквела «Старых песен о главном – 20” – говорит он.
– Будешь в массовке во время выступления капитана Моисяева, – говорит он.