Военкоры победы. Последние бои
Шрифт:
– Это, значит, прямо из логова зверя?
– Совершенно верно, из логова… Как бы мне, папаша, наверх, а?
– Наверх нельзя. Ну, как он, немец-то, чует, что ему гибель пришла?
– Чует. Мне всего минут на десять…
– Хоть на пять, всё равно нельзя.
– Знаете, что, папаша. – Зернов достал из кармана зажигалку, – очень вы на меня приятное, знаете ли, впечатление производите. Позвольте вам подарить эту зажигалочку…
– Покорно благодарю. Это что ж, выходит, трофей?
– Да. Так как же быть, папаша?
Старик прикурил от зажигалки, посмотрел на озабоченное
– Слышь-ка, ты вот что сделай. Там на первой площадке столик стоит, а за столиком бабка – Прасковья Михайловна.
– Это дело безнадежное, – сказал Зернов, – мне про нее говорили…
– Ты меня слушай. К этой бабке секрет имеется, один военный вот вроде вас, он почти что прошел…
– Какой секрет?
– У Прасковьи Михайловны – внук сержант Алешка Граков то же самое в Германии воюет. Вот, значит, ты поздоровайся и скажи, что вроде привет привез от Алешки. А там, слово за слово, может и уговоришь…
– Алешка Граков? Ладно, попробую… Спасибо, папаша…
Зернов поднялся на площадку. За столиком в безукоризненно белом халате сидела старушка с непроницаемым лицом.
– Здравствуйте, Прасковья Михайловна, – приветливо сказал Зернов.
– Здравствуйте, товарищ офицер… А вы откуда же это мое имя, отчество знаете? Не иначе вам швейцар наш, Прохор, нашептал…
– Нет. Почему?.. Я это, как говорится, сам, одним словом, знаю или, как говорится, догадываюсь…
– Фамилия-то ваша как?
– Зернов.
Прасковья Михайловна заглянула в книгу.
– Зернова Любовь Александровна. Дочка. Вес восемь с половиной. Хорошая дочка. Поздравляю. Записку передавать будете?
– Нет. Зачем? Дочка-то, он же еще читать не умеет. Я хотел, так сказать, лично поговорить, – осторожно пошутил Зернов…
– Туда ходу нет, товарищ офицер. Всего хорошего. Готовьте коляску, всякое приданое. Ждите жену с дочкой дома…
– Да, я понимаю, – сказал Зернов.
И, решив начать генеральное наступление, приступил к подготовке.
– Вы знаете, Прасковья Михайловна, когда редко видишься с человеком, всегда стремишься с ним повидаться… У вас, наверно, никого на фронте нет?..
– Как же нет? Алешка-внук. В Германии…
– Да что вы? – неестественно удивился Зернов. – Тоже в Германии? Алешка? Это какой же, интересно, Алешка?.. Уж не Граков ли?
– Граков, – подозрительно щурясь, сказала Прасковья Михайловна, – а вы, что, встречали его?
– Как же! – не глядя на собеседницу, сказал Зернов, – частенько, знаете… Очень такой парень, я бы сказал, хороший…
– В каком же он теперь звании? – полюбопытствовала Прасковья Михайловна.
– В каком звании? – переспросил Зернов. – Лейтенант, – уверенно сказал он, – да, да, лейтенант, точно помню…
– Ну, а в войсках-то он в каких служит?
Зернов почувствовал, что его предприятию угрожает крах. Этой подробности Прохор ему не сообщил.
– В каких войсках? – он хитро подмигнул и улыбнулся: – Будто вы сами не знаете… Пишет, ведь, небось!..
– Вот что, милый человек, – ласково сказала Прасковья Михайловна, – много к нам военных ходит. И каждый человек желает к своей жене
– Да, бабушка, я попался. Не умею врать!.. – вздохнул Зернов.
Прасковья Михайловна неожиданно достала из ящика стола халат и тихо сказала:
– Про моего Алешку это вы, видать, всё придумали, а что вы с фронта, да еще из самой Германии, это, вроде, правда…
– Истинная правда! Даю вам честное слово! – горячо сказал Зернов.
– Наденьте халат, и я вам на минуточку ее покажу сквозь стекло. Только на одну минуточку.
Капитан снял фуражку и быстро надел халат.
Они поднялись по лестнице и подошли к первой двери. Прасковья Михайловна взяла у капитана букет мимозы и вошла в палату. Возвратившись, она приоткрыла дверь, и капитан увидел Любу. Она лежала на кровати, и рядом с ней лежало что-то маленькое и розовое.
– Люба! Дочка! – тихо сказал капитан.
Люба повернула к нему голову, улыбаясь счастливой, чуточку усталой улыбкой.
Капитан неотрывно смотрел на жену.
Прасковья Михайловна тихонько взяла его за плечо.
– Всё, – сказала она, – прощайтесь!
Капитан помахал Любе рукой и, указав на дочку, послал ей воздушный поцелуй.
Люба ответила ему улыбкой.
Капитан спустился по лестнице, снял халат и долго тряс руку Прасковье Михайловне.
– Спасибо, Прасковья Михайловна, – сказал капитан, – большое спасибо.
– На здоровье, – сказала Прасковья Михайловна, – Алешке моему кланяйтесь.
– Обязательно! – рассмеялся Зернов.
Он вышел. Дойдя до самых ворот, он вдруг заметил, что он без фуражки. Он оставил ее, по-видимому, там, у Прасковьи Михайловны. Зернов вернулся и, пройдя мимо швейцара, поднялся на площадку.
Перед столиком Прасковьи Михайловны стоял молодой лейтенант-моряк.
– Вы знаете, – вдохновенно говорил моряк. – Вашего Алешку весь наш корабль любит, вся команда…
Капитан взял фуражку и, улыбаясь, пошел к выходу. Он распахнул дверь на улицу.
Ласково светило солнце, журчали ручьи. В Москве была весна.
Мартын Мержанов
На улицах Кистижня
Кистжинь разрушен и пуст. Жители города сбежали за Одер, гарнизон его либо уничтожен, либо пленен.
Этот древний город, стоящий на пути к Берлину, немцы превратили в мощную крепость. Сопротивление гитлеровцев в Кистжине (Кюстрине) было отчаянным. На всех улицах, площадях, на берегах рек построены баррикады. Мы видели баррикады из шпал, из рельсов, из стальных труб, из битого кирпича и просто из деревьев, набросанных поперек улиц. Каждый дом был превращен в маленькую крепость, путь к которой преграждался траншеей, колючей проволокой, огнем из окна.