Военная агентурная разведка. История вне идеологии и политики

Соколов Владимир Н.

Репрессиям подлежали:

— бывшие кулаки и социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, отбывшие наказание, скрывшиеся от ранее проводимых репрессий или бежавшие из мест заключения и возобновившие свою преступную деятельность;

— члены антисоветских партий (эсеры, грузмеки, мусаватисты, иттихадисты и дашнаки), бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели, бандиты, бандопособники, переправщики, реэмигранты, скрывшиеся от ранее проводимых репрессий, бежавшиеиз мест заключения и продолжающие вести активную антисоветскую деятельность;

— изобличенные

следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых в то время казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований;

— наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержались тогда в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжали вести там активную антисоветскую подрывную работу;

— уголовники (бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты, ското- и конокрады), ведущие преступную деятельность и связанные с преступной средой.

В документе говорилось:

«3. Утвержденные цифры являются ориентировочными. Однако наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД не имеют права самостоятельно их превышать. Какие бы то ни было самостоятельные увеличения цифр не допускаются.

В случаях, когда обстановка будет требовать увеличения утвержденных цифр, наркомы республиканских НКВД обязаны представлять мне соответствующие мотивированные ходатайства».

Четвертый раздел приказа гласил:

«1. На каждого арестованного или группу арестованных заводится следственное дело. В процессе следствия должны быть выявлены все преступные связи арестованного.

2. По окончания следствия дело направляется на рассмотрение тройки.

К делу приобщаются: ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение».

На практике механизм репрессий был следующим. Следственные органы на местах оценивали количество врагов советской власти и уголовников в данной республике или области, выбирали из них тех, кого, по мнению местной власти, полагалось репрессировать, заводили на них следственные дела. Это количество посылалось в Москву на утверждение политбюро, которое сокращало списки в несколько раз. В результате «урезания перечня» в столице в последующем сложилась практика, когда из

областей и республик постоянно шли обоснования и просьбы разрешить репрессировать дополнительное количество сограждан. Процедура повторялась.

На основании утвержденных списков следователи НКВД готовили уже заведенные дела для передачи их в прокуратуру и суд. Последнее слово было за судьями. Приговоры судов могли быть обжалованы в Москве.

Для исключения влияния местного начальства на ход и результаты судебных разбирательств в СССР создаются специализированные суды из высших должностных лиц областей — чрезвычайные тройки. В их состав обязательно входили высшие партийные руководители регионов. На заседании судов не было ни обвинителей, ни адвокатов.

Расчет высшего просталинского партийного руководства был прост. Чтобы сохранить свою должность в области, необходимо

было вычистить регион от наиболее опасных врагов. Но эту работу необходимо было провести так, чтобы не настроить против себя не только коммунистов, но и остальных избирателей. Если от товарищей по партии зависело голосование за внесенную Москвой кандидатуру секретаря обкома, то от беспартийных — его депутатство в местном или Верховном Совете, что было обязательным. Теоретически такие должностные лица становились заинтересованными в соблюдении справедливости в ходе репрессий. Но это теоретически.

На практике справедливость чрезвычайных троек нарушили два фактора:

— следственные органы часто дела фабриковали в угоду интересам районного, городского и сельского начальства — опоры областных руководителей (членов «троек») на местах;

— репрессии задевали мизерное количество законопослушных граждан, которые в принципе поддерживали избавление населенных пунктов от проблемных личностей, что влекло за собой формальность в работе «троек», осуждающих в целом по СССР огромное количество маловиновных и невиновных.

Эти факторы привели в последующем к тому, что многие члены специализированных судов ненадолго пережили свои жертвы.

В день часа «X» Ежов представил Сталину список на 138 высших командиров с предложением пустить их по первой категории, то есть расстрелять. Вождь список утвердил.

Примерно за полтора года Сталин лично подписал 362 подобных перечня, каждый из которых назывался «Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР.». Там сразу указывался и приговор. В общей сложности в них перечислено более 44 тысяч фамилий, из которых почти 39 тысяч были приговорены к смертной казни еще до суда. То есть практически ежедневно Сталин утверждал один расстрельный список, причем изучал он их внимательно, вносил исправления. Работал напряженно. Такого планомерного и масштабного уничтожения собственного офицерского корпуса мировая история не знает.

В это же время страна чистилась и от немецкой, польской и японской разведывательно-диверсионных сетей, основу которых могли составлять лица соответствующих национальностей. Арестовывались немцы, поляки и харбинцы, подозреваемые в членстве в «пятой колонне». Поэтому фактически число репрессированных было больше, чем ожидалось в первоначальном приказе Ежова. Однако таких лиц не сажали ни в лагеря, ни в тюрьмы — их просто переселяли на восток.

Последующие приказы наркома внутренних дел уточняли приказ № 00447. В них требовалось вести тщательную следственную работу и добросовестно рассматривать дела на «тройках», либо на Особом совещании при НКВД, либо на комиссиях, состоявших из главы областного или республиканского НКВД и прокурора области или республики.

Правительство СССР формальный подход к судьбам людей запрещало, Москва постоянно требовала тщательного рассмотрения индивидуальной вины. Но сложилась обычная в бюрократической системе управления ситуация: начальство требует одно, а исполнители делают другое.

Например, сам Ежов борьбу с мятежниками вел по бумагам и формально: если есть три правильно оформленных доноса на человека — арестовать, есть всего один донос — оставить на свободе. А в чем суть доносов, что за люди их писали, зачем (с какой целью) — это не имеет значения. Бумаги правильно оформлены — значит, все правильно.