«Военная анархия» в Римской империи

Циркин Юлий Беркович

Надо отметить, что наряду с децентрализацией «сверху» имела место и децентрализация «снизу». В условиях, когда центральное правительство оказывалось неспособным обеспечить защиту от варваров и более или менее нормальное функционирование общества в конкретном регионе, население этого региона поддерживало узурпатора. Так на территории Римской империи возникали то эфемерные, то более долговременные свои региональные «империи». Самый яркий пример — «Галльская империя», само возникновение которой было делом своеобразного «единого фронта» рейнской армии и гражданского населения. Неминуемый распад этого «фронта» в конечном итоге и привел к ликвидации всей «империи».

Третья черта этого времени — начало утраты Римом функций столицы Империи. Императоры и раньше могли более или менее длительное время проводить вне Города. В период «военной анархии» такие отлучки из столицы становились практически регулярными.

Максимин за все время своего трехлетнего правления вообще ни разу не был в Риме. До Рима так и не добрался Эмилиан. Большую часть своего правления вне Рима провели Валериан и Галлиен, а позже Проб. Разумеется, это было вызвано

внешнеполитическими и военными соображениями. Императоры должны были лично находиться как можно ближе к наиболее угрожаемым участкам или даже непосредственно на театре военных действий, возглавляя действующую армию. Там, где находился император, принимались и необходимые решения. Рим еще оставался официально caput mundi, главой мира, но фактически эта роль уже переходила к реальным резиденциям императоров¹⁴⁹⁰. Этот процесс завершится официальным переносом столицы в Константинополь.

Четвертым важнейшим явлением этого времени явились радикальные изменения в правящей элите Римского государства, в его «политическом классе». И в этом плане выделенные ранее два периода «военной анархии» резко отличаются друг от друга. Это хорошо видно на примере самих императоров. Большинство императоров до Галлиена включительно были сенаторами¹⁴⁹¹. Даже если некоторые из них, как Эмилиан, происходили из «низов», то на пути к трону они проходили через сенаторство. Исключение представлял собой Максимин; трудно решить вопрос о Филиппе. Конечно, сенатором не мог быть юный Гордиан III, но он принадлежал к знатному сенаторскому роду. И многие узурпаторы тоже происходили из сенаторской знати. Интересна в этом отношении речь, которую якобы произнес Баллиста (Каллист), отказавшийся от трона не только из-за своего возраста, но и из-за своих занятий (professio), поскольку он был лишь префектом Валериана (SHA Trig. tyr. 12,1 ; 4)¹⁴⁹²\ После Галлиена трон занимал лишь один сенатор— Тацит, да и тот оказался там с согласия армии¹⁴⁹³. Более того, большинство императоров второго периода пришли к власти в конце долгого пути, начавшегося простой солдатской службой. В случае с Максимином это было исключением; начиная с Клавдия это стало правилом. Диоклетиан же как будто вообще был

вольноотпущенником (Eutrop. IX, 19, 2; Epit. 39, I)¹⁴⁹⁴. Кик это часто бывает, крушение старых порядков и общая смуга открыли пуп» на самый верх общественной и государственной жизни людям умным, энергичным, храбрым и в то же время не очень-то щепетильным, а при необходимости и жестоким.

Положение на троне явилось отражением общей ситуации в правящей элите государства. Ранее включение в сенат являлось почти необходимым условием достижения высоких ступеней карьеры. Таков, например, был путь М. Валерия Максимиана, который происходил из всадников, но был включен в сенат в числе преториев Марком Аврелием, после чего успешно командовал легионами в различных провинциях¹⁴⁹⁵. Исключения были очень редки. Начиная с середины III в. (и лишь в некоторых и редких случаях и раньше) военные командиры достигали высшего командования, минуя вхождение в сенаторское сословие¹⁴⁹⁶. То же самое можно сказать и о высших слоях имперской бюрократии. Путь к высшим эшелонам управления государством больше не шел через сенат¹⁴⁹⁷. В условиях почти бесконечных гражданских войн и довольно быстрой смены императоров большое значение приобретают связи с конкретным правителем, приближенные которого и включаются в правящую элиту независимо от их сословной принадлежности¹⁴⁹⁸. Просопографические исследования показывают, что новая правящая группа Поздней империи, особенно ее генералитет, восходит ко времени не ранее правления Диоклетиана¹⁴⁹⁹. Это означает, что во время «военной анархии» старая политическая и военная элита, представленная в основном членами сенаторского сословия, сошла со сцены.

Говорить о полной утрате сенаторами своего положения, однако, невозможно. Сенаторский корпус изменился сравнительно немного. Судя по известным нам сенаторам этого времени, более половины из них принадлежали к этому сословию по рождению¹⁵⁰⁰. Сенаторы

в целом не только сохранили, но и увеличили свои богатства. Сохранился и их довольно высокий моральный престиж¹⁵⁰¹. Но политическое значение этого сословия, как и самого сената, стало ничтожным. Магистратуры, занимаемые сенаторами (кроме консульства), становились лишь городскими должностями самого Рима¹⁵⁰². Сенаторы еще назначались корректорами Италии¹⁵⁰³, часто занимали они и посты проконсулов Африки, Азии и Ахайи¹⁵⁰⁴, но эти провинции большого значения в политической жизни Империи уже не имели. Для Поздней империи характерен разрыв между классом, господствующим экономически (а он представлен в основном сенаторскими фамилиями), и классом, господствующим политически. Последний представлен генералитетом и гражданской бюрократией. Это и стало результатом «военной анархии».

III в. считается в историографии великим веком всаднического сословия¹⁵⁰⁵. Действительно, место сенаторов

в реальной политической элите все больше занимают всадники. Это в значительной степени связано с тем, что имперский бюрократический аппарат, в котором служили преимущественно именно всадники, вытесняет в реальном управлении государством полисно-республиканский, высшие ступени в котором занимали сенаторы. Запрещение сенаторам нести военную службу открывало путь к вершине военной карьеры всадническим офицерам. И все же дело было не столько в возвышении всадников как сословия, сколько в приходе к основным рычагам гражданского и военного управления профессионалов¹⁵⁰⁶. Старый полисный принцип, дающий возможность каждому гражданину (по крайней мере, теоретически) занимать любую должность, окончательно ушел в прошлое. Место образованных и порой даже талантливых дилетантов заняли умелые профессионалы — опытные и искусные офицеры и чиновники. Они в основном были, конечно, всадниками, но их место в государстве определялось не принадлежностью к всадническому сословию, а личными качествами, в число которых входила, конечно, и преданность конкретному императору. И насколько можно судить по некоторым примерам, многие люди, занявшие в конечном итоге высокие посты

в государстве, как и императоры, выходили из «низов» провинциального населения.

Таким образом, новая правящая элита формируется по новым правилам. Бюрократическая и военная иерархия основывается на личных связях между начальством (даже самым высоким, т. е. императором) и подчиненными. Не происхождение, а доступ непосредственно к императору дает возможность занять самые высокие посты в Империи¹⁵⁰⁷. А это открывает путь к включению в имперскую иерархию самых разных лиц, даже, как это все чаще происходило позже, и «варваров».

Пятым важным явлением стало изменение идеологических и психологических отношений между властью и обществом. Впрочем, надо отметить, что это изменение начало происходить раньше. Как часто бывает, в сфере идеологии изменения происходят быстрее, чем в материальной реальности. Уже Септимия Севера называли dominus, и при нем вводится понятие «божественного дома». Эта тенденция хотя иногда и отступает, в целом укрепляется во время «военной анархии». Словосочетание dominus noster (в надписях обычно сокращенно d. n.) становится обязательным при упоминании императора и фактически превращается в часть императорского титула. Другими составными частями этого титула являются felix и invictus. Создается впечатление, что и сами императоры и общество стремятся убедить друг друга в неколебимости счастья и непобедимости Империи, несмотря на все трудности, переживаемые Римом. Малейший повод дает императорам возможность присвоить себе победные прозвища. И чем меньше одерживалось реальных побед или чем незначительнее они были, тем пышнее и многочисленнее становились победные титулы. Яркий пример— Филипп Араб. Заключив после поражения римской армии не очень-то выгодный мир с персами и вынужденный выплатить персидскому царю огромную сумму денег, он представил это как величайшую победу и стал Parthicus maximus и Persicus maximus¹⁵⁰⁸. Валериан пытался представить себя как pacator orbis, restitutor orbis, restitutor generis humani¹⁵⁰⁹. Все это отражает растущую сакрализацию императорской власти¹⁵¹⁰.

Существуют и другие явные признаки такой сакрализации. Императоры стремятся все более связать себя с богами. Все чаще на монетах появляются фигуры тех или иных божеств, которые выступают в роли «спутников» и «хранителей» принцепсов. Спорадически это явление наблюдалось и раньше, но со времени Галлиена и противопоставленного ему Постума оно становится постоянным¹⁵¹¹. Эта тенденция достигает кульминации при Аврелиане. Аврелиан уже не довольствуется ролью любимиа и избранника богов, а сам становится не только господином, но и богом. Его преемники как будто отказываются от столь высокого положения, но Кар снова является deo et domino invicto¹⁵¹². Такое возвышение фигуры императора воплощается и в его внешнем виде. Первый шаг в этом направлении сделал Галлиен, который носил пышную одежду и обувь и увенчивал себя в некоторых случаях диадемой. Это, однако, было воспринято лишь как увлечение роскошью и вызвало осуждение общества. А когда то же самое, только еще более подчеркнуто сделал Аврелиан, вступивший на трон всего лишь через два года после убийства Галлиена, это встретило совершенно другой прием, и никаких возражений не последовало. Прежние императоры оставались относительно доступными для римских граждан. Теперь же прямой доступ к ним ограничивается высшим чиновничеством и командованием, а каждое явление народу оформляется как своеобразное торжество¹⁵¹³.

Римляне издавна были уверены в вечности Города и его праве править вселенной. В императорскую эпоху эта вечность в значительной степени была воплошена в вечности императора (разумеется, не конкретной смертной личности, а главы римского народа)¹⁵¹⁴. Отсюда и постоянные эпитеты, столь распространенные в III в.: aeternus, perpetuus и подобные им. Совместная вечность Рима и императорской власти лучшее выражение нашла в праздновании тысячелетия Рима, устроенном Филиппом Арабом. Начиная с Гордиана III почти каждый император обещал наступление нового времени, когда будет покончено со всеми бедами и всяким злом предыдущего правления и наступит золотой век. Вечность Рима, Империи и императора и счастье человечества, тесно связанные друг с другом, становятся одними из важных составляющих идеологии времени «военной анархии»¹⁵¹⁵.