Военная фортуна
Шрифт:
Стивен пробежал глазами — это было письмо, написанное пятью уцелевшими офицерами «Пикока», адресованное капитану «Хорнета» Лоуренсу и напечатанное в бостонской газете:
«… мы перестали считать себя пленниками — все, чего требует дружба, было продемонстрировано вами и офицерами „Хорнета“ с целью избавить нас от лишений, которые мы неизбежно претерпели бы в результате безвозвратной гибели всех личных вещей и одежды во время стремительного погружения „Пикока“».
— Не сомневаюсь, что все это правда, — сказал Мэтьюрин. — И все же, в опубликованном
Джек смотрел в окно. В гавани стоял американский военный корабль, торжественно украшенный; и лишь по милости Божьей Обри не мог разглядеть, как американский флаг развевается над британским. «Пикок» лежит на глубине пяти саженей в устье далекой реки, «Герьер» и «Ява» покоятся на дне Атлантики, «Македониан» в Нью-Йорке. Он размышлял о своих выпестованных идеях о природе войны. Думал о переменах, произошедших на флоте после Нельсона: засилье бюрократии, чрезмерная самоуверенность обладающих хорошими связями капитанов, треклятый подход «плюнуть и растереть». Целая череда мыслей роилась у него в мозгу, но он сейчас слишком устал, слишком расстроен.
— Да, тут со мной еще одна незадача случилась сегодня. Из американского морского департамента прибыли некие чиновники, побеседовать со мной. Они не представились, и я принял их за очередную партию сумасшедших. Особенно их главного — этакий голландского вида штатский с каменным взглядом. А уж когда он назвался Джалилем Брентоном, у меня и сомнений-то не осталось. Так что я принялся подшучивать над ними и разыгрывать дурачка в ответ на их вопросы. Тут приходит Булвер, и я выставляю их прочь, мне же надо было закончить письмо к Софи.
— Ты, надеюсь, передал Булверу мой конверт? — спросил Стивен. Он имел в виду свой дневник, упакованный и запечатанный, адресованный сэру Джозефу Блейну из Адмиралтейства и с сопроводительной запиской их коллеге в Галифаксе.
— Да, конечно. Разве мог я забыть? Я ведь на нем писал свое письмо, и когда я наблюдал через подзорную трубу за тем, как Булвер поднимается на корабль, конверт был у него под мышкой. Он и сказал мне, что это на самом деле Джалиль Брентон, чиновник, который занимается обменом пленных. Видимо, это имя распространено в здешних местах — наш Брентон родился, если не ошибаюсь, в Род-Айленде.
— И что за вопросы он задавал?
— Выяснял, стрелял ли «Леопард» по американскому торговому судну, заставляя его остановится. Бриг «Элис Б. Купер», так кажется. Мне кажется, мы тут не причем, но для надежности надо заглянуть в журнал. Потом потребовал пояснить некоторые бумаги, хранившиеся вместе с моим патентом. Там были мои отчеты и кое-какие личные письма, которые адмирал Друри попросил меня передать в Англию.
За окном сгущались сумерки, по временам из города долетали всплески ликования или треск шутихи.
— Помнишь Гарри Уитби, он в шестом году командовал «Леандром»? — произнес наконец Джек. — Ты его лечил от какой-то болячки.
Стивен кивнул.
— Так вот, будучи напротив мыса Сэнди-Хук, Гарри обстрелял одного американского «купца», чтобы проверить, нет ли у того на борту контрабанды. При этом был убит человек, или, может быть, сам умер. Короче, протянул
— Подозреваешь их в такой злопамятной мстительности, братец? Едва ли это так. Что-то не припомню, чтобы ты вообще останавливал за прошлое плавание какое-нибудь американское судно.
— Да, пожалуй это все хандра — от зеленой тоски такие мысли в голову лезут! И все-таки, это объясняет задержку с разменом. Опять же, их прямо бесит простое упоминание о «Леопарде». Я связан с этим кораблем, и велико желание повесить на меня всех собак. Американские моряки, с которыми нас свела судьба — отличные парни, храбрые и благородные. Благородные до мозга костей. Мне даже в голову не придет заподозрить их в таких происках. Зато эти штатские, чиновники всякие…
— Господи, да они тут сумерничают, бедняги, — раздался голос Брайди Донохью. — Доктор, к вам леди. Позвольте лампу зажечь?
Через открытую дверь доносились отдаленные раскаты смеха: смеха журчащего, чрезвычайно веселого, неумолчного. Оба невольно улыбнулись.
— Это Луиза Уоган, — сказал Джек, откидываясь на спинку кресла. — Я ее смех из всех отличу. Но знаешь, Стивен, у меня сейчас нет настроения принимать гостей. Будь добрым малым, передай ей мои извинения и наилучшие пожелания, ладно?
Глава пятая
Луизу Уоган проводили в комнату ожидания — на этот раз посетитель доктора Мэтьюрина не бродил по коридорам, на принятый в «Асклепии» рискованный манер. Но дверь оставалась открытой, и «Асклепия» сама пожаловала к ней в гости: в гостиной, весело похохатывая, расположились император Мексики и пара миллионеров. Впрочем, помешательство вышеозначенных лиц носило вежливый характер, и когда миссис Уоган бросилась к Стивену с распростертыми объятиями и криком: «Доктор Мэтьюрин, как рада я видеть вас», — все трое на цыпочках заспешили к выходу, при этом каждый прижимал к губам палец.
— Ну, как вы? — продолжила Луиза. — Надо же, совсем не изменились.
Это стоило сказать и о ней: все та же миловидная молодая женщина: черные волосы, голубые глаза, подвижная как ребенок, прекрасный цвет лица. Она одела на себя тот самый мех морской выдры, который Стивен дал ей на Отчаянии, неподалеку от Южного полюса, и он необыкновенно шел ей.
— Как и вы, дорогая, — отозвался доктор. — За исключением того, что вы распустились словно цветок: воздух отчизны, надо полагать, и полноценное питание. Скажите, как перенесли вы плавание?