Военно-эротический роман и другие истории
Шрифт:
Маленький курортный городок предоставлял приезжим такое неоспоримое удобство, как круглосуточно работающий телеграф. Именно к телеграфу и направился загулявший капитан-лейтенант. Текст телеграммы он уже мысленно составил: «Нахожусь по адресу…». Далее – адрес. И подпись – Зайцев. «И никуда я отсюда сваливать не буду, – размышлял он. – Вызовут – приеду. Не вызовут, – останусь до конца побывки. А там – будь, что будет».
Но, как говорится, человек предполагает…
Выйдя из телеграфа, он остановился.
Трое преградили дорогу.
Словно поджидали его.
Хотя – откуда они могли знать?
Он сам полчаса назад не знал, что отправится на телеграф.
Трое преградили дорогу.
А больше никого и не было на улице
Трое, один из которых был на голову выше Мартына и на полметра шире.
Настоящий шкаф.
А один был, конечно же, старый знакомый, белобрысый забияка.
Третий не имел отличительных примет, Мартын на него внимания-то и не обратил, поэтому удар нанес по «шкафу».
Упреждающий удар. Даже три удара подряд – молниеносной серией в солнечное сплетение.
Было так: «шкаф» спросил густым басом:
– Ты почему невежливо себя ведешь? – и резко замахнулся от крытой ладонью.
Устрашающе замахнулся.
Устрашающе замахнулся, не заботясь о защите торса, а проще говоря, – живота.
Тут Мартын и провел свою серию. «Шкаф» согнулся, ловя ртом воздух, опустившийся подбородок сам напросился на оперкот. Мартын и врезал. «Тяжеловес» рухнул на землю.
– Один готов! – сквозь зубы процедил Мартын и резко повернулся к остальным противникам.
Белобрысого он нокаутировал в два счета: прямым левой и прямым правой, и оба – в подбородок.
Что же касается третьего, тут Мартын сплоховал.
Тут он просто не учел, что незаметная внешность – это еще не гарантия.
Не гарантия того, что человек, например, не мастер спорта по самбо.
А тот, неприметный, таким классным самбистом, как раз, и оказался.
Молниеносно поднырнул под Мартына и поймал артиллериста на вульгарную «мельницу». Выпрямился, имея противника на шее, и резко обрушил его на тротуар.
Возникла молния.
Ослепительная молния.
А потом стало никак.
Телеграмма с приказанием срочно явиться в часть до Мартына так и не дошла.
* * *
Он не пропал, – сказал капитан третьего ранга Бравый. – Вернее сказать, сначала пропал, а теперь нашелся. Завтра должен прибыть на корабль.
– А где он был? – спросила Лиза. – С ним что-нибудь приключилось?
Бравый решил ответить только на первую часть вопроса. Был Мартын недалеко, в пределах Латвии и скоро, как уже сказано, должен прибыть. Что могло приключиться с Мартыном Зайцевым, Бравый, разумеется, не знал. Догадывался, был почти уверен, что артиллерист капитально завернул «налево», но как опытный политработник, избегал в разговоре крутых поворотов. Мало ли как дело обернется! Может, обойдется и без скандала, без персонального дела, партийного взыскания и снижения оценки партийно-политической работы на корабле. Тем более, что жена капитан-лейтенанта оказалась женщиной спокойной и разумной, и прикатила сюда безо всякой истерики, движимая только заботой о муже, как и подобает жене офицера.
– Могу ли я чем-нибудь помочь? – спросила она, и было понятно, что о супружеской измене мужа она даже не помышляет. Замполит Бравый пожал плечами:
– Да нет…
Кресел не было. Были жесткие стулья, стоявшие по обе стороны длинного стола, покрытого зеленой скатертью. Комнату заполняли большие черно-белые фотографии и производственные экспонаты, имелись и крупные модели судов
Лиза поерзала на жестком стуле. В вырезе кофточки показалась широкая белая лямка бюстгальтера.
– А что это за комната? – спросила она, обводя взглядом экспонаты.
– Это музей истории завода, – ответил Бравый, безуспешно пытаясь оторвать взгляд от этой проклятой лямки. Замполиту было тридцать шесть лет. Внешне он вполне оправдывал свою фамилию.
Худощавый, подтянутый, начищенный-наглаженный – блестящий флотский офицер, никогда в жизни не соприкасавшийся ни с мазу том, ни с тавотом, ни с пушечными смазками. Он был, разумеется, чисто выбрит, от него несло недорогим одеколоном.
– А почему мы здесь с вами? – спросила Лиза, Елизавета Макаровна Зайцева.
– Я попросил ключ у директора музея. Он – мой знакомый, бывший офицер. Не на улице же мне с вами разговаривать. На корабле нельзя, не положено.
– Я понимаю.
Она встала со стула, оперлась рукой о стол. Лямка исчезла, спряталась под одеждой, теперь именно это обстоятельство не давало ему покоя. Вот уже два месяца Бравый не видел жены. Она уехала с дочерью на юг, и Бравый не ездил ни на какие побывки: Негоже замполиту. В ответственный момент заводского ремонта, когда дисциплина личного состава находится под угрозой ослабления – негоже. Ни на какие танцы в Дом Офицеров, а тем более в кафе-рестораны он тоже, разумеется, не ходил. Чтобы не подавать дурного примера. Его подопечные офицеры – хаживали. Как правило, – не загуливались, но как-то «отмокали» от жесткой мужской службы. Где за талию в танце, где просто игривый контакт – слово за слово – «отмокали». Капитан же третьего ранга Бравый не мог себе этого позволить, держал себя в узде. Держал-держал, да вот и не удержал. Повело его с этой лямкой, будь она неладна!
– Давайте так договоримся, – сказал он, глядя в сторону. – Завтра Мартын Сергеевич появится на корабле, и вечером отправится к вам в гостиницу. Вы в «Даугаве»?
– Да.
– В каком номере?
– В 23–м. А как вас зовут, товарищ капитан третьего ранга? Я же не военная, чтобы обращаться к вам по званию.
– Юрий Валерьевич, – хотел, было, сказать Бравый. Но не сказал, потому что Лиза опять повернулась как-то так, что снова вылезла из-под ткани злополучная лямка, вылезла и сбила замполита с толку. Он пробормотал «Юра» и, как загипнотизированный, направился к Лизе, сверля ее черными, цыганскими глазами. Женщина тоже, оторвавшись от зеленого стола, направилась к замполиту. Она никогда в жизни не встречала такого взгляда. Горящего страстью, горящего необузданной страстью. Ей было любопытно и… лестно. Они кинулись друг на друга, как голодные звери на добычу. Верней, Бравый кинулся, как, действительно, голодный зверь. Лиза же решила подыграть ему – просто из любопытства. Из чистого любопытства. Но как-то незаметно сама увлеклась, вошла в роль, как хороший актер, который не просто играет чувства своего героя, а доводит себя до его эмоционального градуса. Во всяком случае, когда горячая рука замполита нашла, наконец, роковую лямку, подлезла под нее и отправилась в разведку по холмам и впадинам, молодая женщина не выразила протеста, а, наоборот, поощрила его, обняв за шею, а потом – за затылок, прижимая к приоткрытым губам жадный рот капитана третьего ранга. Настал момент, когда она почувствовала неведомое прежде волнение. Это – когда рука Юрия забралась ей в трусы, средний палец проник в промежность, искал, искал, и нашел, наконец, чувствительную точку и стал ласкать это место, приспособив к делу и большой палец. Лиза обнаружила себя сидящей на столе, поняла, что слабеет, что теряет волю к сопротивлению, что еще немного, и свершится то, чего она боится и жаждет одновременно. И вдруг мозг ее пронзила трезвая и насмешливая мысль: Как – здесь? На зеленом столе музея истории завода? Боже, какая пошлость! И она оттолкнула от себя офицера и произнесла брезгливо: