Военно-медицинская акаМЕДия
Шрифт:
— А чё вы там делаете? — наконец подала жидкий голосок фельдшерица.
— О, очнулась, — оглянулись медики. — Лежи пока, отдыхай.
Подобный ответ явно не устроил каталочницу.
— Не, ну чё вы там реально делаете? — не отставала она, но Ирку уже перестали замечать.
А медицинские работники действительно что-то делали. И именно это дело и не позволяло им вплотную заняться Иркой. Чуть позже она узнала, что доктора оперировали опухоль на матке. Тяжёлая полостная операция. Опухоль эта миомой зовётся, если кто не в курсе. И вот они там оперируют, а эта лежит. Молодая и невостребованная. Да и языком
На этом этапе медики стали тянуть миому прочь. А миома, стоит сказать, выросла прилично: на 38–40 недель. Громадная. О её размерах можно судить по тому действию, что врач, дабы вытащить несчастную (несчастная, потому как приносит несчастье, и нет ни одной миомы в мире, которая принесла бы человеку счастье! Патологоанатом не в счёт), даже уперся ногой в стол. Уж больно огромная проросла опухоль. Да и болело, видимо. Женщина хоть и находилась в наркозе, периодически тихо стонала. Стоны игнорировали все, кроме Ирки. Фельдшер вновь подала голос:
— Что вы делаете ей больно?
— Нет, ну заткнёт кто-нибудь её! — послышался голос из зала. — Вырубите её уже, наконец.
Ждущая очереди умолкла, но ненадолго.
В центре зала вновь потянули, и вновь раздался стон.
— Нет, ей правда нехорошо, — искренне волновалась за пациентку Ирка.
— Принесите кляп, — предложил хирург. — Невозможно же работать!
— А я вам разве мешаю? — удивилась фельдшер.
— Чуточку, если только, — сыронизировал ассистент хирурга и добавил: — Конечно мешаешь!
Ирка затихла, чувствуя, что более не вправе тревожить медиков. Она, разумеется, волнуется за женщину, но озлобленные врачи — это хуже. «Видимо, надо помолчать», — решила голосистая (и это я не про голос, просто Ирка лежала под одеялом без одежды) и дышала молча. Теперь слышны лишь звон инструментов да работа электрокоагулятора. Но тишина со стороны каталки длилась не вечно. Минуты две. Максимум три.
— А чё там происходит? — вновь любопытствует Ирка, которой уже принципиально интересно, что же действительно происходит.
Первым реагирует хирург, который уже практически зашил клиентку.
— Нет, ну заткнёт кто-нибудь её? — Машет он в воздухе длинным зажимом. — Или я за себя не ручаюсь!..
Взяли, наконец, на операцию. Переложили её на стол. Пристегнули ремни. Ирка на радостях, что не надо больше ждать (или это от премедикации радость?), командует врачам:
— Поехали!
Не обращая на потерпевшую внимания (а больного человека не потерпевшим не назовёшь. — Авт.), все стали делать свои медицинские дела. Делают, готовятся, как вдруг Ирка внятно и громко говорит:
— Стоп!
Все в шоке остановились: сёстра с капельницей, хирург с лапароскопом. Что такое? Что случилось? Ирка, собрав на себе удивлённые взгляды всей бригады, крикнула:
— Ну, с Богом! — и вырубилась.
О самой операции ни Ирке, ни истории детально неизвестно. Да это и неважно. Очевидно, что операция прошла успешно, иначе бы Ира не поведала бы нам страстный эпизод о своём стационарном лечении. Иркин рассказ, после отключки, продолжился в палате реанимации. Вот где оказались настоящие трудности.
Итак, Ира очнулась в реанимации от того, что категорически не могла дышать. Конечно, «очнулась» довольно громко сказано. Так, чуть-чуть пришла в себя. Глаза не открыть.
Но лежать бревном и подчиняться дыхательному аппарату жутко не хотелось. И Ирка приняла волевое решение о срочном привлечении внимания медработников, которым, как ей казалось, до пациентов нет ровно никакого дела. А как привлечь внимание — ни одной фиброй пошевелить нереально. В этот плачевный момент Ирке и пришла на помощь собственная рука. Именно с помощью руки, прижатой к стойке с капельницей, она кое-как стала создавать дрожь, которая по инерции передалась на последнюю.
Первой вибрацию стойки с раствором увидела медсестра.
— Судороги! — воскликнула она испуганно, повернувшись к доктору.
Стоящий рядом реаниматолог охладил напуганную медсестру, коротко сказав: «Да, нет. Шалит клиентка». Затем он наклонился к самому уху Иришки и негромко, но внятно произнёс:
— Это мы из тебя за пять минут вытащим, а вот вставить назад уже не сможем.
Прекратившиеся судороги капельницы свидетельствовали о том, что врач был-таки услышан на том конце провода.
Подчиняясь медикам, Ирка лежала и чувствовала себя овощем. Огурцом или тыквой — неважно. Важно то, что овощ бессилен, а обидеть его может каждый. Приблизительно подобный ход мыслей был у нашего фельдшера Ирины, находившейся в палате интенсивной терапии. А она-то думала, как легко этим, в реанимации. Лежат себе в коме и в ус не дуют. Особенно женщины (у них вообще нет усов. Больные с отделения эндокринологии не в счёт). В реалии всё оказалось намного сложнее.
Через некоторое время дыхательная трубка из Иркиного горла исчезла. Раз и всё. Но легче ей не стало. Нет. Без трубки пациентка просто перестала дышать. Медики, завидев подобную ситуацию, вместо трубки водрузили на лицо маску с кислородом. О, кислород! Он как допинг для организма. А как сказать иначе, если Ирка, будто собака, почуявшая след, стала жадно пожирать подаваемую смесь. Убирают маску — не дышит. Ставят на место — дышит. Медработники пытаются её раскачать, но без кислородной маски она тупо не дышит. Не дышит и всё. И тут неожиданно возникает мысль — а не потерять ли мне сознание?.. Всё.