Военно-морские рассказы
Шрифт:
Каликин решил последовать разумному совету старшего товарища. И принялся давить на клавиши, попутно растягивая меха. Некое подобие мелодии на несколько секунд прервало хохот.
— Ну! — крикнули зрители одобрительно. — Ведь получается! Получается же!
— Не умею я, — оборвав мелодию на полуноте, заныл Каликин.
Зрители начали валиться на палубу. Смех — громкий, непрекращающийся — перехватывал дыхание, протекал слезами и вырывался всхлипываниями.
— Ты ж только что играл! — кричал Вова Станкевич посреди громового
И тут Вова пообещал Каликину такое... пожалуй это и медведя заставило бы играть... даже на арфе.
Аккордеон разразился чем-то тоскливо-скулящим. Это Каликин, давя клавиши сверху вниз, осторожно тянул меха.
— Во! — Вова удовлетворенно откинулся на переборку. — Ведь играет! Играет!
Зрители начали икать. Самые нестойкие судорожно дергаясь, ползли к выходу, надеясь там отдышаться.
— Я не говорил, что умею игра-ать! — Слова Каликина удивительным образом ложились на «музыку». Создавалось впечатление, что он не только играет, но и поет. — Я говорил, что видел как мужик игра-ал!
Все. До выхода не дополз никто. Весь «зрительный зал» тут же, не сходя с места, зашелся в икоте.
— У-уй-ди! К-ка-ли-ки-ннн! — простонали ему.
В общем, не пропал вечер, — решили мы отдышавшись. — Спасибо соседям.
Да всегда, пожалуйста, — ответили они. И глянув на Каликина, снова согнулись в хохоте.
Скоро праздник
Сорокалетие Победы отмечали с размахом. То есть не только с салютом, парадом и торжественным возложением увядших цветов.
Кроме всего этого решено было устроить театрализованное представление, кратко и точно поясняющее всем и каждому как героически наши предки сначала строили, потом ломали, потом снова строили. Попутно воздавая вечную славу героям — погибшим и все еще не успевшим.
Вы спросите: А кто будет все это изображать?
Я отвечу: Студенты, конечно.
Это сейчас у нас не студенты, а черти что, если честно. Какие-то непонятные, до предела американизированные клоны с головой, в которой кроме знаний, забитых вовнутрь так же по-американски узколобо, помещается только мечта о карьере, которую каждый, ну просто, обязан сделать. Я как-то попытался с таким вот выпускником местного Гарварда поговорить о Шекспире. И был на месте убит его ответом, гласящим, что Шекспир — это паленая водка. И что так оно и пишется — Шекспирт. А как он на карте Австралию искал...
Мда, и это наше будущее. Поэтому, я уже не удивляюсь когда теперешняя молодежь Вторую Мировую путает с Троянской, а про то, как Ленин по Красной площади бревно носил — даже анекдотов не знает.
А тогда был 1985 год, застой все еще процветал, а студенты были самой умной и прогрессивной частью населения. Вот и выпало им ознакомить всех остальных с тем, как трудно она досталась — победа-то.
Молодежь прыгала, плясала, бегала в разукрашенных
А вот тем, кто постарше, выпала великая честь изображать памятники. Задача сложная, почетная. Когда тебя, наряженного по моде 1943г. два десятка гавриков с криком «Гэть!» подбрасывают над головой на каком-то хлипком и угрожающе трещащем сооружении...
А ты стоишь, обнимая еще двоих, тоже изображающих подвиг. И самое главное в этот момент — не расмеяться. Иначе, какой же это подвиг — если со смехом? Это уже и не подвиг вовсе и весь героизм — коту под хвост.
Вечер был теплый, и погода вовсю благоприятствовала. Поэтому Шурик решился удивить.
— А чего вы сейчас увидите, — сказал он, выходя в соседнюю комнату.
И гости замерли в предвкушении
— Вот. — И Шурик явился пред ними в военной форме и с каской на голове. — Вот я какой.
— Ну? — сказали удивленные гости. — Откуда это у тебя?
— А. — Шурик небрежно поморщился, подумаешь, мол. — Выдали. Буду статую на празднике изображать.
— Круто, оценили гости, потрогав.
Шурик так и сидел, довольный — в зеленой гимнастерке и широких галифе, барабаня пальцами по лежащей рядом каске.
— Пора нам, — сказали гости, дождавшись когда окончательно стемнеет.
— Я провожу. — Шурик поднялся, надел каску.
— Ты б хоть переоделся, — посоветовали ему гости.
— Зачем? — искренне удивился Шурик.
И правда, зачем? Зачем переодеваться — снимать гимнастерку, каску, вылезать из сапог... зачем? Если в форме намного интереснее.
— Пока, Шурик. — Гости стукнули по каске на прощанье и полезли в автобус.
— Пока, — сказал Шурик. И развернулся в сторону дома.
— Товарищ солдат, — услышал он внезапно, — подойдите ко мне.
Прямо перед ним стоял патруль. Капитан и два курсанта с азартными лицами гончих волкодавов..
Ничего плохого от нашей Армии Шурик не ожидал. «Ну что плохого может сделать родная Армия студенту? — думал он, наивный»
Шурик подошел и уставился на капитана заинтересованно. Капитан полминуты его пристально рассматривал, а потом поднес ладонь к виску и хищно произнес:
— Начальник патруля капитан Соловьев. Ваши документы. — И протянул руку требовательным жестом.
— Какие документы? — не понял Шурик.
Все свое ношу с собой — говаривали древние. Но какие еще документы, если все, что ты с собой носишь — это форма образца 1943г. и голова в стальной каске.
— Военный билет, увольнительная, — терпеливо пояснил капитан.
И тут Шурик понял, что в отношении вреда, не наносимого Армией студентам и ему, Шурику, лично, он до сих пор ошибался.
— Товарищ капитан, — быстро затараторил Шурик, надеясь, что все это глупая шутка, — я не солдат, я студент. Я документы могу принести, если надо... я живу рядом...