Военно-морские рассказы

Изварин Константин

Кроме этого каждая купюра была аккуратно продырявлена в уголке. Два раза. Две малюсеньких дырочки.

Объяснялось это просто. Темные индусы, решив не утомлять себя изобретением банковской упаковки, попросту сшивали деньги степлером.

Мичман Березовский, именуемый, конечно же, Березой — огненно-рыжий, безжалостно вспотевший и возбужденный донельзя — поддевал ножом скобу, аккуратно вытаскивал и слюнявя пальцы отсчитывал, сверяясь с ведомостью.

— В очередь станьте. Не напирайте, — страдальчески ныл он. — Распишись. Получи.

Отходи. Следующий.

Глаза его при этом были круглые как два советских пятака. Мичман страдал. Вообще-то он раздавал деньги. Но раздавая деньги мичман страдал. Страдал так, как могут страдать только лишь баталеры.

— И заем вам столько денег? — ворчал он, поддевая очередную скобу. — Будь моя воля... Получи, — шлепал он по столу валютой.

И очередной осчастливленный зарубежными деньгами уходил, лениво раздумывая на что потратил бы волю товарищ мичман. Если бы она была его.

Между террористом и трактором помещались арабские цифры «пять» и «ноль», а под ногами тетки в сари можно было прочитать «rupie». Рупии стало быть. И таких бумажек доставалось аж по четыре штуки. «А зачем тебе больше? — спрашивал Березовский». И был прав. Больше и правда незачем. Да и эти ни к чему.

Панаджа встретила грязью, пылью, нестерпимой жарой. Наш, сотрясающийся всей железной утробой, автобус с водителем рулившим не куда положено, а куда глаза глядят и курчавым пацаненком всю дорогу не выпускающим изо рта свисток, остановился с душераздирающим скрежетом переходящим в предсмертный стон прямо посреди площади. Некогда центральной, а теперь судя по всему, базарной. Казалось, что на этой самой площади собралось население если не половины Индии, то уж половины Гоа — точно. Товар лежал на наспех сколоченных прилавках, болтался на вешалках. Иногда располагался прямо на камнях. Даже статуя, поставленная не то многорукому богу Шиве, не то белому колонизатору Редьярду Киплингу в несколько слоев была увешана платьями, автомобильными чехлами и еще чем-то очень цветастым.

Город с криком превращался в один большой базар.

— Почем? — спросили наши, подходя и тыча пальцем в направлении чего-то.

Обрадованный индус залопотал по-своему, потом по-английски...

Наши смотрели на него как юный партизан на преподавателя немецкого языка.

— Ты чего, — покрутили они пальцем у виска, — не понимаешь? Тебя же русским языком спрашивают: Сколь-ко сто-ит? Хау мач, понял, нет?

Говорили они при этом громко и руками совершали некие движения, долженствующие, видимо, помочь при переводе.

— Ну чего смотришь, блин!

Это дошло. Индус достал ручку и на ладони нарисовал трехзначное число.

— Да ты охренел, мужик! — высказали свое мнение наши, воодушевленные установившимся контактом. — Такие цены!..

Индус захлопал глазами. И даже побелел. Потом зачеркнул первое число и написал другое. Поменьше.

— Ну вот, — сказали наши, — налаживаются... отношения. И индуса можно научить... в общем...

Правда

то, чему можно научить индуса, злодейски искореняется славным племенем замполитов, поэтому здесь мы об этом упоминать не будем.

— А ну дай. — Наши отобрали у индуса ручку и самостоятельно нарисовали цену.

Индус глянул на ладонь, и глаза его округлились.

Он схватился за голову, потом подпрыгнул и с криком хлопнул себя руками по бедрам.

Потом индус приземлился. И начал говорить. Он говорил долго и пространно, витиевато и красноречиво. То прикладывая ладони к груди, то вздымая их в жаркое индийское небо. Честное слово, если бы наши понимали по-английски...

— И чего ты, мужик, горло дерешь? — пожали плечами наши, разворачиваясь. — Не, дорого слишком. Пошли.

Индус заткнулся, как будто его выключили.

В другом месте разговор был продуктивнее. Для индусов.

Дружною толпою наши ввалились в аптеку.

— О, — сказали они, подходя к прилавку. — Это то, что надо.

Вы знаете для чего вдали от берегов и от особ противоположного пола нужны противозачаточные средства?

Лично я не знаю. Но раз покупали, значит нужны.

— Хау мач? — сказали наши индусу-аптекарю, указывая на цветастую коробочку.

— Фо рупи. — Аптекарь оттопырил четыре пальца. Почему-то по два на каждой руке.

— Четыре, — сказали наши, сосчитав. — А такое... такое... понимаешь...

— С шипами, — подсказал кто-то самый умный.

— Точно. С шипами. С шипами, понимаешь?

— Ши-пи? — переспросил индус, не понимая.

— Да шипы, — обрадовались наши. — Вот такое же, — они потрясли коробочкой перед индусским носом. — Вот такое, но только с шипами.

На коробочке была нарисована разбитная деваха с огромной грудью.

— Шипи? — Палец индуса поскреб ее под подбородком. — Шипи?

— Шипы, шипы, — покивали наши. Правильно мыслишь, маугли.

«Маугли» достал еще одну коробочку. Здешняя деваха была потоньше, зато нарисована целиком.

— Шипи, — сказал индус, кладя девок рядом. — Сикс рупи.

Теперь на каждой руке он оттопырил по три пальца.

— Ладно, разберемся, — сказали наши, сравнивая девок. — Не, это не шипы, — авторитетно заявили они через минуту.

— Нет, ну как ты не понимаешь, — горячились они. — Вот смотри, — пальцем они рисовали некую фигуру, надеясь видимо, что индус поймет. — Вот. С шипами.

Индус покивал. До него дошло.

— О`кей, — сказал он, криво улыбаясь. И отправился к стеллажу, исписанному индийской вязью.

— Слава богу, — сказали наши. — Пока объяснишь, что хочешь, так и вовсе запаришься.

И вытирали выступивший пот.

Рано, рано обрадовались.

Индус принес стеклянную баночку, наполненную мутно-белой мазью.

Протягивая это через прилавок он морщился и брезгливо кривил губы.

— Ты чего принес, родимый?! — поинтересовались наши. — Ты чего себе думаешь?!