Военно-морские рассказы
Шрифт:
Они явились одновременно — темнота и старпом.
— М-мать... — только и смог сказать боевой офицер, своими собственными действиями благословивший наших героев на подвиг.
В ярком свете фонарей трап масляно блестел и напоминал светофор, на котором одновременно зажглись красный и зеленый цвета. Шестеро уставших героев сидели на траве и устало изображали желтый цвет.
— Да-а, — сказали комдив и свита, сопровождаемые дежурным офицером.
Наши герои по мере сил и возможностей приняли строевую стойку — заляпанные краской, с кистями в руках, а старпом отдал честь.
— Тьфу! — оценил героизм комдив. С чувством оценил, смачно так. — Вольно. — И рукой
– -----------------
Вы спросите, чем все кончилось? А ничем. Не приехал Самый Главный.
Человеческий фактор
Если вы меня спросите, что на Флоте главное, я вам обязательно отвечу: Люди. Люди на Флоте самое главное. И самые главные. А на нашем Военно-Морском, Героическом, Легендарном, а также Гвардейском и Краснознаменном — тем более. Нет, есть у нас, конечно, умные торпеды, которые сами летят, сами бегут, сами находят и поражают. Есть у нас и сверхсовременная электроника, которая позволяет не только видеть интимную татуировку на задней части вражеского президента, но и слышать секретные переговоры турецкого Генерального Штаба, в котором говорят по-турецки, поэтому наши герои-моряки все равно ни черта не понимают. Есть у нас и корабли — надводные и подводные, умеющие не только всплывать и погружаться больше чем полтора раза, но и поражать противника. Как своим внешним видом, так и посредством управляемого ракетного оружия. Есть. Все это у нас есть. Но все эти последние слова отечественной техники так и будут стоять бесполезным ломом, без наших опытных, подготовленных и патриотично воспитанных матросов. Ибо Флот это не только корабли, Флот это еще и Люди. Или даже нет. Флот это Люди и корабли. Ни один корабль, даже самый современный, без людей не то, что не является боевой единицей Флота, с места не сдвинется. Не верите? Так вот вам:
Дело происходило в тот краткий период ежегодного круговорота природы, что по традиции именуется весной. Даже здесь — на Курилах. А весна на Курилах (на северных, я имею в виду) начинается не раньше чем в конце апреля. Да именно к тому времени прибрежные воды очищаются ото льда, сами берега от снега, а температура воздуха несколько повышается. До такой степени повышается, что днем можно даже снять надоевшую шубу и побродить по берегу в толстом свитере, ватных штанах и резиновых сапогах. Ну, то мирное население. А матрос, особенно палубной команды, круглый год ходит в штормовой форме одежды — куртка-реглан с меховой подстежкой и такие же штаны. Сверху все это прикрывается черной шапкой с красной звездой или беретом, в зависимости от времени года.
И вот такой скупой и северной весной наш ПСКР занял боевой пост по охране Государственной Границы на северокурильском направлении. Как полагается, отдали якорь и разбрелись «бдить вахту». Все буднично, рутинно даже. Но вот, когда наш Штаб решил, что в этом месте мы уже наохранялись и пора сходить поохранять где-нибудь еще, вот тогда-то все это и случилось.
По команде «Пошел шпиль!», эта зараза рода человеческого, это электромеханическое чудо даже не фыркнуло.
— Да что они там?! — прорычал командир. — Поохренели все?! — Он высунулся из-за рубки и не доверяя «Каштану» проорал еще раз: — Пошел шпиль! — И рукой махнул «Пошел, пошел!».
Боцман с чувством передал шпилю, что «пошел!». И даже ногой пнул, для верности.
«Хрен! — подумал шпиль». И остался недвижим.
— Боцман! — крикнул командир. — Что у вас происходит?
— Ты че эта?! — рявкнул боцман, обращаясь
Электрик очень хотел чтоб «пошел!». До дрожи в пальцах хотел. Он нервно крутил штурвальчик управления. Крутил и крутил. А шпиль молчал и молчал.
— Ну, давай же, давай, — шептал электрик.
— Давай, давай, — шептала баковая группа с боцманом во главе.
Не помогало. Не хотел шпиль выбирать якорь. Не хотел и все тут.
— А-а-а! — закричал командир! — Механика сюда!
И пока механик добирался, кэп разъяренным тигром метался по мостику, мечтая сожрать механика живьем, без соли и перца.
— Почему шпиль не работает?! — заорал командир, едва только черная пилотка механика появилась из двери.
Механик был стар. И мудр. И в этой мудрости он был непобедим.
— Сгорел, наверное, — предположил он со спокойствием истинного философа.
— Вы!... — кэп поперхнулся очередным пожеланием. — В-ва!... Почему сгорел?!
Механик был мудр. И поэтому не сказал ничего. Он только пожал плечами. И кто его знает, почему они горят, шпили-то.
— Ах, т-ты!... Так! И еще так! — И далее командир затейливо и витиевато описал то место, где по его мнению следовало бы находиться всей электромеханической боевой части и ему, механику, в том числе.
Механик терпеливо дождался последнего трехбуквенного сочетания, а потом сказал:
— Ремонтировать надо.
— Ремонтировать! — сказал командир. — Так ремонтируй, раз надо! А сниматься нам как?!
Еще одно философское пожатие плечами. Мол, ты командир, ты и думай как сниматься.
— Уйди, — сказал командир механику, и яростно сунув «соску» «Каштана» в рот, проревел: — Боцман! Снимаемся вручную!
Целую секунду боцман смотрел в чистые и ясные глаза электрика, а потом сказал ему одну весьма распространенную формулу. Ту где икс, игрек и еще что-то из высшей математики
Вручную так вручную. Унылая баковая группа окружила шпиль, напоминая ансамбль гуцульских народных танцев. Сходство усиливало то, что каждый из них в руке держал длиннющую вымбовку, могущую с грехом пополам заменить гуцульский топорик.
— А ну, моряки, — сказал боцман, осуществляющий общее руководство, — на-ва-лись!
И они навалились. Под массу бодрых выражений, восемь человек делали то, что отказался делать электромотор. Они крутили шпиль. Как пираты из приключенческого фильма «Остров сокровищ» они наваливались грудью на вымбовки и поминая чью-то мать, шли по кругу. Цепь медленно ползла, баковые тяжело дышали, а осуществляющий общее руководство боцман ласково смотрел на электрика, представляясь самому себе древним римлянином. Чувствовалось, что будь у боцмана в руках кнут, он бы им обязательно воспользовался. И бедный электрик, который по большому счету ни в чем виноват и не был, вряд ли сохранил бы свою шкуру.
— На клюзе сто метров, — докладывал боцман. — На клюзе семьдесят метров. Якорь встал.
— Ы-ы-ы! — дружно взвыли баковые перед последним рывком. Теперь уже немного.
Весь экипаж на это время разделился на две половины. Одна участвовала в подъеме, а вторая горячо за это болела. И в то время как росла радость у второй группы, на первую все сильнее и сильнее наваливалась усталость.
— Якорь чист, — доложил боцман.
— Стопора наложить, — ответил кэп.
— Х-хху! — сказали баковые, валясь на залитую холодной водой палубу. Хотелось, конечно, сказать намного больше, но сил хватило только на это «Х-хху!».