Военно-морские рассказы
Шрифт:
И уж вовсе неверно будет считать, что мощь корабля держится на четырех винтах. Нет, не на винтах она держится — на старпоме. На его авторитете, отношении к службе и умении донести свою мысль до личного состава. Например:
Команда «Первой очереди построиться в магистральном коридоре для перехода в столовую» застала эту самую «первую очередь» уже в самой столовой, где она, удобно расположившись за столами, сочувствовала нашей сборной, проигрывающей очередной чемпионат. Выражения, вдохновенно изобретаемые нашими болельщиками, были столь «берущими за душу», что камбузный наряд, состоящий,
Обед грозил затянуться. А через открытые двери в столовую заглядывала «вторая очередь», которой тоже хотелось увидеть как «продуют» наши футболисты.
Дождавшись именно этого момента, из каюты, дверью выходившей прямо в магистральный коридор (ну, чтоб ближе к личному составу) появился старпом. Худой, длинный как жердь, он критически осмотрел местную «Ходынку», пошевелил усами и тронулся, рассекая толпу как героический ледокол «Ленин» льды Арктики.
— Без слов, Советский Союз, крокодил, — раздельно сказал он, остановившись в самом центре столовой, и помахивая правой рукой, как это обычно делают наши вожди с мавзолея.
Казалось бы, бессмысленный набор слов. Но как подействовал. Телевизор тут же потух, а болельщики, мгновенно утратив всякий интерес к судьбе чемпионата, попросту испарились.
Старпом подарил весьма выразительный взгляд дежурному по камбузу и удалился с чувством выполненного долга.
Вот такое оно — слово командирское.
О картошке, розыгрыше и вьетнамцах
Быстов бежал, звонко щелкая подошвами тропических тапочек по палубе, залитой некогда кузбасслаком и приобретшей в последствии тот самый «радикальный черный цвет», столь любимый сатириками и нашим командиром.
— Ты куда? — поймал я его за рукав.
— За картошкой, — лаконично ответил Быстов, переводя дух.
Быстов, он, вообще, человек честный. Со своими, я имею в виду. Этим, кстати, он выгодно отличается от своих отдаленных предков, в искусстве дипломатии собаку съевших. В буквальном смысле тоже. Родом Быстов из Читинской области. Из той ее части, которую китайцы настойчиво именуют своей исторической территорией. Черт его знает, быть может, они и правы. А если посмотреть на Быстова, то наверняка. Ибо в лице старшего матроса Быстова явственно просматривается азиатское происхождение. Этакий железнозубый Чингисхан в тропических шортах милитаристски-синего цвета. И в силу азиатской мудрости своих предков, Быстов никогда не обижается, если мы говорим: «...после войны границу перенесли. А так бы ты китайцем родился...».
Так что если Быстов заявляет, что сбежал с вахты за картошкой, значит, так оно есть на самом деле. Но зачем?
Я замер, раззявив рот в немом удивлении, глядя на Быстова как бедуин на кофеварку.
— За картошкой, — повторил Быстов. — Командир послал.
И скрылся, растворяясь в сумерках, наступление коих в южном Вьетнаме сравнимо с кирпичом, летящим тебе на темечко с высоты седьмого этажа.
— Интересно, — сказал я сам себе, спускаясь в прохладу внутренних помещений, — а зачем командиру картошка?
Перед
— Быстов за картошкой пошел, — объявил я нашим, зайдя в кубрик.
— Угу, — ответили наши. Невозмутимые как могикане.
И снова зашлепали картами. На кону стояли целых два коробка спичек — сумма внушительная, для курильщиков, коих у нас хватало, в особенности.
На флоте, как известно, день считается напрасно прожитым, если ты ближнего невинно не натянул, не пошутил, в смысле. А пошутить мне хотелось. Еще как хотелось. Вообще-то я сам еще не знал, что придумаю, как совмещу Быстова, командира и картошку на мостике, но тема была весьма и весьма перспективной.
— Говорит, командир послал, — слегка поиграл я «наживкой».
— Ну? — сказали наши, отвлекшись на минуту.
— Черт его знает, — сказал я, присаживаясь рядом. — Сдайте на меня.
И кинул в банк пять спичек — обычную ставку.
Клюнуло! Клюнуло! — Я старательно прятал ликование, делая вид, что заинтересован раскладом.
А на их лицах, медленно, как изображение на фотографии, проявлялось сомнение. Пока еще только тень сомнения, но с каждой шлепнутой на стол картой оно крепло. Крепло! Не хуже чем наша оборонная мощь.
— Гм, — нарушил напряженную тишину Ванька Вишневецкий. — Упал. — И сбросил карты в колоду. — А зачем ему картошка?
— Быстову? — подыграл я и бросил в банк еще пять спичек. — Дал дальше.
— Кэпу, — пояснил Ванька, пытаясь заглянуть в карты соседа.
— Ну-у... — старательно протянул я, надеясь, что не переигрываю. — Быть может, жарить будет.
Все дружно хохотнули. Очевидно, каждый в этот момент представил сам процесс жарки. И вправду, смешно.
— А может и пожарит, — снова сказал я. Теперь уже задумчиво, так, мне казалось, будет правильнее. — Он такой.
Я ждал. Ждал, когда вступит в разговор Вовка Ряузов — человек, твердо уверенный в том, что знает все. И лучше всех. Откровенно говоря, я всегда завидовал таким уверенным. Как здорово было бы думать, что всегда прав. Эх, был бы я таким...
Дождался. Вовка Ряузов сделал соответствующее моменту лицо и сказал, старательно выдерживая пренебрежительный тон:
— Картошка, матросу третьего года службы необходима для... — Он набрал в грудь побольше воздуха, готовясь, видимо перечислять, а я мысленно возликовал. Уж если Ряузов принялся за глубокомысленные размышления... Это значит все. Значит, день прожит не зря.