"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
А директор-распорядитель тем временем высыпал из корзины на стол обрывки счетов, скомканные листы. Одни он сразу бросал обратно, другие, прежде чем бросить, пробегал глазами.
— И что же это, случайно, говоришь, Гутов полицейского-то задел? — громко, стараясь перекричать шум воды, спросил из ванной Фан.
— Бог мой, конечно! — не отрываясь от своего занятия, ответил Шпазма. — Вы же знаете, друзья господина Разумовского сами никогда не начинают. Люди спокойные, а тут такой казус... Ну, конечно, полицейским только того и надо было, бросились
Шпазма выгораживал белогвардейцев, как будто Чадьяров их не знал. Особенно трогательно звучала история с Гутовым — двухметровым детиной, даже за столом не снимавшим перчатку, вдоль пальцев которой были вшиты куски свинца; невинное «случайно оттолкнул двоих» несомненно означало, что досталось, как минимум, пятерым, а двоим наверняка предстояло долгое лечение.
— Посуды много побили? — послышался голос Фана из ванной.
— Нет, обошлось, к счастью. Но ведь могло быть и хуже. Я бы на вашем месте поехал в полицию и вызволил Гутова, он ведь друг Разумовского и вообще... С ними лучше ладить, очень приличные люди. А Лукина надо гнать. Гнать взашей...
— Я лажу со всеми, мне все нравятся, — сказал Фан, выходя из ванной и завязывая на ходу галстук. — Все, кто платит деньги, а Лукин платит...
— Но он ругает «Новую Российскую партию»!
Шпазма стоял посреди комнаты, держа руки по швам, и смотрел на Фана с волнением и преданностью. Корзинка для бумаг была на своем месте у стола.
Чадьяров уже обратил внимание, что каждый раз, после того как Шпазме удавалось беспрепятственно порыться в его бумагах, тот испытывал чувство, похожее на восторг, — словно дело, которое он делал, было чрезвычайно нужно, связано с большим риском и, не будь его, Ильи Алексеевича, бог знает что могло бы произойти на свете.
— Право каждого говорить что угодно, — сказал Фан. — Мы живем в демократическом обществе, у нас свобода слова! А за свободу я готов терпеть даже битую посуду!
В тот же день, 12 апреля, в кабинете вице-министра иностранных дел Японии господина Сакаи беседовали двое. Хозяин кабинета, элегантный человек лет сорока, и его гость, седой, с благородным лицом, стояли друг против друга; их разделял длинный стол для заседаний. Тот, что стоял напротив вице-министра, был господин Сайто.
Когда Сайто вчера узнал, что вице-министр просит его зайти, он испугался. Сайто был другом покойного Куроды и полностью разделял его точку зрения относительно внешней политики Японии. Последнее время, когда тучи над Куродой сгустились, Сайто стал остерегаться дружбы с ним, боясь рисковать своей семьей. Он осторожничал, публично не выступал. Сайто знал: достаточно доноса за подписью двух человек — и никакие прежние заслуги не смогут уберечь его от тюрьмы, Но и безоговорочно принять новую государственную доктрину, как это делали многие другие,
Наконец господин Сакаи заговорил. Он улыбался, потому что ему было приятно сообщить хорошую весть: господину Сайто доверяют, и доказательство тому — торговая миссия в Россию, возглавить ее поручено господину Сайто. Конечно, он, Сакаи, понимает, в какое сложное время господин Сайто отправляется в Москву, но, если в такое трудное время ему доверяется важная государственная миссия, это означает, что на него надеются и от него многого ждут.
— Я счастлив оказанной мне честью, — медленно проговорил Сайто и замолчал.
— Я знаю, что вы хотите сказать, уважаемый Сайто-сан, — без улыбки, тихо нарушил молчание Сакаи. — Вы были другом господина Куроды, но сейчас мы не будем обсуждать трагические недоразумения, связанные с семьей покойного, они были истолкованы врагами Японии как заговор военных. Это клевета. Насколько я знаю, вы разделяете мою точку зрения. — Сакаи пристально посмотрел на Сайто.
— Да, — выдержал его взгляд Сайто.
— Я не сомневался в этом. Как не сомневаюсь и в том, что вы оправдаете оказанное вам доверие.
Вице-министр поклонился, давая понять, что беседа окончена. Сайто поклонился в ответ и медленно вышел из кабинета. Чтобы обдумать услышанное, ему нужно было остаться одному.
Господин Сайто был человеком осторожным и дальновидным, но даже он вряд ли мог догадаться, что, в то время как он спускался по лестнице, из окна кабинета вице-министра в спину ему смотрели два человека. Один был Сакаи, другой — полковник Сугимори.
Когда за Сайто захлопнулась дверца машины, Сугимори, глядя вслед отъехавшему автомобилю, спросил:
— Ну как он?
— Все тот же, — ответил вице-министр. — Открыто, правда, говорить боится, но думает, как и раньше.
— Это к лучшему.
— Не понимаю. — Сакаи повернулся к полковнику. — Я не понимаю, Сугимори-сан, чем объяснить решение генерального штаба назначить в Москву человека со столь опасной для нас точкой зрения.
— Его точка зрения для нас не опасна, — улыбнулся Сугимори.
— Вы хотите сказать, что он не поедет?
— Напротив. Он обязательно уедет. Но не вернется...
Сакаи был назначен на пост вице-министра под давлением военных — он был их человеком и выполнял их волю, знал, на что шел, но сейчас растерялся от такой откровенности полковника. А Сугимори как будто размышлял вслух:
— Этот миролюбивый старец даже не представляет себе, что именно он может стать причиной войны...
3
Паша Фокин решил уехать из Москвы. И не просто в другой город страны, а уехать совсем, навсегда — за границу. Он это не очень-то скрывал; по крайней мере, в коммунальной квартире, где занимал одну комнату, о Пашином решении знали все жильцы.