"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Он обтер о черкеску Дудько свою окровавленную шашку и, уже не глядя на труп вахмистра, повернулся и повел в поводу своего коня к эскадрону, после боя строившемуся в ряды у дороги.
Тяжелая тоска и думы, овладевшие Скибой с момента гибели Бунчука, теперь оставили его.
Он легко вдохнул свежий, степной ветер, пахнущий чебрецом и мятой.
И Карповка с церквушкой, блестевшей куполом на окраине села, и ветер, набегавший с Дона, и зеленые сады, и сгибавшийся под ветром камыш, шелестевший своими рыжими метелками, — все выглядело празднично.
Скиба
Полки бригады после боя были отведены на недельный отдых.
ГЛАВА XIV
— Эй, землячок, ты чего там блукаешь, будто конь слепой по степи? Садись к нам. У нас уха вкусная уварилась!
Скиба поблагодарил и, вынув из-за голенища щербатую, облупившуюся ложку, недоверчиво спросил:
— А откуда это мы земляки-то? Ты рязанский, а я с Кавказа. Совсем родня, только что не братья.
Веселый красноармеец подмигнул:
— Маленько не хватило! На одном солнце портянки сушили…
Оба засмеялись и стали есть густо наперченную уху.
— Горяча, не обварись, — предупредил сосед, придвигая казаку краюху хлеба.
— Ничего. Конь, баба и пища, чем горячей, тем вкусней, — привел Скиба станичную поговорку.
— Это ты, братишка, не гуди громко. А то политкомша услышит, она тебе чуб-то разовьет!
— А за что такое? — не понял Скиба.
— А за бабу, что с конем сравнял. Она насчет своего сословия не выносит.
— Ишь! За себя, значит, стоит. А по виду и не догадаешься, — с уважением проговорил Скиба.
— Да опять же «баба»… — сказал комвзвода Карпенко. — А что: баба разве хуже мужика? Я вот пятый год на войне, пятый год ни жены, ни матери не вижу, а и по сей день ночей, бывает, не сплю, все думки об них думаю. Человек семь в бою зарубил, а бабу, истинный крест, правду говорю, никогда и пальцем не тронул. Как вспомню про своих, так в каждой бабе вижу их жизнь, их слезу.
— Я понимаю. Это я так сбрехнул, — тихо сказал Скиба. — Правду ты говоришь, браток. Какая ни на есть баба, пущай самая поганая, а все ж чище казака будет, потому мы ее сами до того доводим…
— Именно так, товарищ. За то и воюем, чтобы и женщинам, и мужчинам легко дышалось на земле. Правильно поняли, товарищ.
Скиба оглянулся. Позади него стоял эскадронный политком, та самая Маруся, из-за которой возник разговор.
— Да мы их и так уважаем, к себе в гости приважаем, — сострил белобрысый боец, балагур Сметанкин, но, заметив осуждающие взгляды остальных, сконфуженно отвернулся и, желая переменить разговор, неестественно озабоченным голосом проговорил: — А кажись, товарищи, дождь пойдет. Ишь как он сюда подбирается.
Все оглянулись. По начинавшему уже темнеть небу низко ползли стада черных разорванных туч, сквозь лохмотья которых изредка прорывался тусклый свет.
— Да, хмара здоровая. Через час, гляди,
Взводный поднялся:
— Ну, ребята, кончай уху. Убирай седла, уводи коней под навес.
Вдалеке прогремел гром. Из степи потянуло холодком, свежая струя пробежала по лицам бойцов. Ниже пригнулся ковыль, будто шепчась, зашумели ветви дерев. Клочья разодранных туч медленно ползли и растекались по небу. Еще раз глухо пророкотал гром, и бледные зарницы полыхнули за холмами. Встревоженные близкой грозой, бойцы разбегались, уводя коней под крыши.
— А вы, товарищ, Скиба, чего не торопитесь? — спросила Маруся.
— Я, товарищ политком, еще спервоначала позаботился. Моего коня не намочит, я его в сарай завел. Там еще места хватит, может, дозволите, я и вашего туда поставлю?
В его голосе скользнули такие просящие нотки, что Маруся не решилась отказать ему и кивнула.
Прямо над головами сверкнула молния. Долгий раскатистый гром расколол тишину. Бабы и ребятишки, шлепая голыми ногами, бегом загоняли жалобно мычащий, перепуганный скот. По широкой равнине, точно путник, потерявший дорогу, блуждал вихрь, вставали высокие смерчи и, будто в раздумье, долго покачивали из стороны в сторону головами. Прозрачная золотистая пыль столбом взлетала и таяла в воздухе.
Нерешительно упали на землю первые холодные капли дождя.
— Бежим, Карпенко… Ходу! — прокричала Маруся.
Туча совсем низко опустилась над землей и, застлав полнеба, стала обильно поливать потемневшую, насупившуюся степь.
В просторной комнате было тепло и уютно. За окнами не переставал сыпать дождь, косые струи воды хлестали по крышам. В избе за столом сидели несколько бойцов, с нетерпением поглядывая на закипавший самовар. Скиба, стоя у окна, аккуратно нарезал тоненькие ломтики сала, складывая их на чистую, слегка выщербленную тарелку.
— А что, товарищ Медведев, что слышно нового на фронте? — спросил Карпенко, с удовольствием разглядывая плотного, плечистого человека в очках, в буденновском шлеме и с орденом на груди.
— На фронте? — переспросил тот, протирая запотевшие очки. — Пока все по-старому. Прут, черти, как оголтелые… Да это ничего, покончим с Восточным фронтом, тогда и этих расщелкаем. Дайте только срок.
— Да, это, конечно, расщелкаем, — подтвердил Карпенко. — Пора уж, надоело отходить.
Скиба, не переставая нарезать сало, вмешался в разговор:
— Ничего… Отступать не беда, лишь бы вера была. Так ли? — обернулся он к Марусе.
— Правильно, товарищ Скиба, — ответила девушка, утвердительно кивнув головой.
— Я вчера с объезда пехотных позиций вернулся, — начал рассказывать Медведев, — так могу одно сказать: видно, наши поражения пошли на пользу… Насмотрелись люди на зверства деникинцев. За прошлую ночь почти три батальона мобилизованных крестьян к нам перебежали. По их словам, не будь казаков да офицерских батальонов, давно бы распалась вся эта доброармия.